Юность Бессоновки

Сейчас, получая профессию оператора машинного доения, Света работает рядом с мамой. Маме на МТФ нравится, Света тоже не может привести ни одного довода против получаемой специальности. Но...

— Останешься после десятого класса здесь?

Отрицательное движение золотистой головой.

— Нет.

— А куда?

Девочка горестно молчит, а после с трудом, прерываясь, объясняет:

— Ну, в городе у меня не получилось уже. Так уж буду искать здесь.

— Чего искать?

— Хоть что-то новенькое. Вот достроится в нашем колхозе комбикормовый завод, туда схожу.

Ну что здесь скажешь? Возрастные особенности? Неразвитость социального сознания?

Одна из тех, кто прекрасно осваивает основы животноводства, делилась со мной мечтой стать... путешественницей и побывать в Сибири и пустынях юга. Другая взахлеб рассказывала о профессии стюардессы. Третья хочет стать декоратором.

Я долго раздумывала над природой такого головокружительного полета мечты, снова и снова удивлялась ее полному отрыву от реальной действительности, от реальной ситуации.

Уже вернувшись из Бессоновки, перепроверяла свои впечатления, разговаривая на ту же тему — кем быть? — с городскими столичными старшеклассниками. Эти были, на мой взгляд, более точно нацелены на будущее, чем их сельские сверстники. Были ребята неопределившиеся, но они это отчетливо сознавали. Но большинство из тех, с кем беседовала, неплохо представляли приглянувшуюся профессию. А некоторые — вполне конкретно, могли сказать, сколько смогут получать, работая электрослесарем, шофером или педагогом, каким свободным временем будут располагать.

Как отнестись к полному отсутствию здорового практицизма у моих бессоновских собеседниц? (Говорю именно о девушках, юноши судили о будущем более здраво хотя бы потому, что впереди у них армия — «А там посмотрим».) Думаю, это явление должны оценить социальные психологи, а я могу предложить в качестве трактовки лишь собственное, возможно спорное, мнение.

В принципе мечтательность — проявление естественного порыва юности испробовать свои силы в неизведанном, любой ценой расширить свои горизонты. Черта возраста, давно зафиксированная общей психологией, психологией личности.

В это время судьбы людей, живущих вокруг, кажутся подросткам однообразно похожими. В эту пору еще не осознается, что похожесть эта внешняя, только внешняя, ведь по внутреннему содержанию жизнь сельчанина часто бывает куда богаче и наполненнее, чем жизнь горожанина (одно повседневное общение с природой, вечно меняющейся и обновляющейся, чего стоит!). Можно только завидовать постоянству дружеского и родственного общения, какую нельзя гарантировать в большом городе.

Надоедает юным и то, что «давно известно», — село, окрестности, молодые еще не ощутили могучую тягу этого изученного до мельчайших деталей места на земле, которое зовется Родиной.

И вот возникает нечто вроде бунта против привычного — уехать, сменить все, выбрать дело непривычное и экзотическое даже. Но как своеобразно проявляется это юношеское «томление духа» в местных условиях! При внешней неожиданности замыслов, все они похожи. Тем, что не мотивированы, случайны, ни в одном не улавливаются подлинные интересы, склонности, особенности личности, ее истинная воля. Почему?

Не так давно вычитала в дневниках Федора Абрамова, писателя, прекрасно знавшего современное село, поначалу удивившую меня мысль. Писатель незадолго до смерти своей писал, что село и сегодня «не работает на личность»: «И в деревне нашей по-прежнему высший закон — общественное мнение».

Влияние сельского, всегда немного «общинного» образа жизни, сложившегося в замкнутой и сравнительно небольшой системе (не то что город!), пока велико. Ведь и сегодня в деревне нет анонимности, вся жизнь идет на виду у других, все судьбы переплетены, все люди друг от друга зависят.

Да, все еще давят стереотипы поведения, извечное «все, как у всех»: это хорошо, а это плохо, это красиво, а это — нет.

Сегодня, при растущем динамизме существования, эти оценочные ориентиры, конечно, расшатываются, становятся менее жесткими, и все-таки... Не принято здесь пока считать удачным выбор профессии доярки или электрика, свинарки или механизатора, не принято — и все. Десятилетиями считалось: остаться в колхозе — значит потерпеть поражение, спасовать перед судьбой.

Инерцию преодолевают извне, улучшая условия жизни. Но окончательно преодолеть ее можно только изнутри.

Ведь, говоря со старшеклассниками, я не могла не заметить: не умеют юные прислушиваться к себе, вглядываться в себя, вынашивать свое, собственное мнение. Парадокс: у каждого, с кем я говорила, была, по сути, неограниченная свобода выбора. Денег дома у всех хватает. Свободу действий нынче родители не пресекают. Поезд довезет куда угодно. Но воспользоваться возможностью взрослые дети явно не умели. Коли можно уехать, вкусить иной жизни — значит, надо? Куда? Зачем? На эти вопросы они не были готовы ответить. Первая заявка личности о себе — и такая незрелая. «Я существую», «Я решаю», «Я хочу»... А дальше — совсем неуместное, невообразимое.

А может, лучше без непродуманных экспериментов?