Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»

«Так же не бывает…» – попыталась воспротивиться и стряхнуть хмель Екатерина.

Щеки великой княгини пылали смущением, тело внезапно охватила истома, она оперлась о стену, но не забирала назад руку, продолжала смотреть и смотреть в глаза гвардейцу; отдаваться и убегать, покоряться и сопротивляться на воображаемой постели, по взаимному неуемному желанию, охватившему их обоих.

– Я восхищен вами, мадам! – наконец произнес на плохом французском языке гвардеец, голосом немного охрипшим, но сильным и приятным, вызвавшим дрожь по измученному фантазиями телу Екатерины. – Позвольте представиться – поручик Григорий Орлов!

Екатерина молчала, она была в смятении: как после такого сладостного стыда назвать свое настоящее имя?!

– Могу ли я услышать, как вас зовут? – в нетерпении Орлов покрывал пальчики поцелуями.

«Пора прекратить это сумасшествие! Мадам, возьмите себя в руки!»

– Екатерина, – решилась великая княжна.

«Если узнает, так пусть! Нет выше меня по положению женщины! Не отпущу от себя! Он только мой!»

– Божественное имя! Я буду теперь его все время повторять в молитвах… – Фразы гвардейцу давались с трудом, смысл не вязался с тем ореолом повесы и распутника, что вился шлейфом за героем сплетен. Но для Екатерины впервые ложь комплимента была музыкой и правдой.

Она поверила.

Она не смогла не уступить.

И он почувствовал: именно сейчас или никогда.

Женщина без сопротивления позволила увлечь себя в комнату, что была рядом. Дверь в нее мужчина распахнул ударом ноги. Так же и захлопнул, нащупав щеколду… Нет. Он не позволит никому помешать! Только не с этой незнакомкой, теплым медом растекшейся в его руках. И наконец смог припасть к ее губам, смял их, услышав сладкий призывный стон из ее груди. Потом еще один, который требовал и призывал к большему… Безжалостно рванул пышные рукава на ее платье вниз; затрещала жалобно в возмущении ткань, но Орлов не мог и не хотел остановиться, едва успевая сбросить мундир и рубашку, одной рукой поддерживая даму за тонкую талию. И вздрогнул, ощутив прикосновение ее нежных пальчиков, сначала робких, затем все более смелых, с какой-то жадностью и восторгом коснувшихся его груди… плеч… рук. Женщина прижалась к нему и возбудила бешеное желание – так красива и упруга была ее обнаженная грудь, опьянял и будоражил запах белоснежной гладкой кожи. Орлов старался успеть приласкать и грудь, передав ее губам, и плечи, и выгнутую в томлении спину… Женщина не скрывала страстного желания, она хотела ему отдаться, как и он взять ее. Быстрым движением он рванул тесемки, удерживающие пышные юбки, тайно радуясь, что давно уж не юнец, наловчился! Подхватил тонкую фигурку в белых панталонах и обрывках корсажа. Оглянулся в поисках кровати. Увидел, кинулся с добычей на ложе, замирая в восторге от легких, кусающих шею, поцелуев.

Что же это с ним?! Он давно мог взять ее, но медлил, осыпая поцелуями обнаженное и вздрагивающее тело, что томно раскинулось перед ним в ожидании, пресыщенное и изнемогающее под ласками, которыми не переставал осыпать. Он не мог насытиться ею, в ком соединились тысячи женщин, которых не познал и… не желал больше познавать. Каждый кусочек и изгиб этого тела волновал его при одном взгляде, и он вновь тянулся к нему губами. Музыкой были стоны Екатерины, смелыми, настойчивыми и возбуждающими до безумия, до отключения, до края переполнявшими, ее волшебные и обжигающие ласки. Они оба горели первобытным, откровенным огнем желанной страсти, которой не познали еще и старались оттянуть момент и получить желаемое на самом пике блаженства.

И он наступил. Оглушив их и закрутив в водовороте, отрезая все прошлое и не открыв настоящего, ибо потом будет еще лучше, еще краше, еще восхитительнее…

– Уже утро… – тихо прошептал Григорий, всматриваясь в лицо удивившей его женщины. Она улыбнулась, села на край кровати и спустила длинные стройные ноги на пол. Ее движения были полны грации и неги. Но он не хотел ее ни с кем и ни с чем сравнивать. Это была она – та единственная, которую он подсознательно искал. И еще он не хотел, чтобы она уходила. Внутри мощной груди, глубоко-глубоко, что-то защемило, заныло, не нанося особого вреда, но болеть будет долго.

– Я должен провести тебя, – сказал он по-русски, потому что его убогие знания французского развеялись, и ни одно слово не всплывало в памяти.

– Нет, достаточно кареты, – тихо ответила женщина, огляделась в поисках панталон и кофточки, но вспомнила: они разорваны в клочья и их теперь не надеть. Встав в круг сброшенных юбок, она медленно наклонилась, поднимая и завязывая тесемки на узкой талии. Постояла в раздумье и произнесла:

– И большой плащ.

Ее высокая, стройная обнаженная фигура восхитила, вновь поманив обнаженной грудью, чуть прикрытой длинными волосами, которые незнакомка отбросила за спину.