Юность Есенина

Когда первый сын Аграфены Панкратьевны — Александр подрос, его отдали «на выучку» в мясной магазин купца Крылова в Москву. Позднее он стал работать там приказчиком[23]. «Отец наш, — рассказывает Екатерина Александровна, — был старшим сыном. В детстве он пел в церковном хоре. У него был прекрасный дискант. По всей округе возили его к богатым на свадьбы и похороны. Когда ему исполнилось 11–12 лет, бабушке предложили отдать мальчика в Рязанский собор, но в последний момент отец раздумал. Ему не захотелось всю жизнь носить черную рясу, и вместо собора его отправили в Москву „мальчиком“ в мясную лавку»[24]. В 1893 году Александр Никитич Есенин женился на своей односельчанке Татьяне Федоровне — дочери константиновского крестьянина Федора Андреевича Титова, которая после свадьбы перешла жить в дом Есениных [25]. В этом доме родился и провел с матерью первые годы будущий поэт. Когда Есенин родился, Александра Никитича не было в селе. По рассказам односельчан, «дали знать отцу в Москву, но он приехать не мог. Поднялись хлопоты подготовки к крестинам и придумывание имени новорожденному. Остановились на имени „Сергей“. Татьяне — понравилось, а бабка Аграфена Панкратьевна запротестовала и „встала на дыбы“. Ей казалось, что люди, носящие одно имя, обязательно походят друг на друга, и она боялась, что мальчик будет иметь сходство с их соседом Сергеем, носящим прозвище „кулак“, которого Аграфена Панкратьевна видеть не могла. Свои опасения она высказала и священнику Смирнову, производившему „таинство крещения“, тот сказал: „Что вы, что вы, Аграфена Панкратьевна, не бойтесь, он таким не будет, это будет хороший, добрый человек!“»[26] Поначалу голубоглазый крепыш был любимцем и баловнем в доме Есениных. Сергей Есенин был первым ребенком, оставшимся у Татьяны Федоровны в живых[27]. Но вот на семейном горизонте сгустились тучи. «Наши родители, — рассказывает Александра Александровна, — поженились очень рано, когда отцу было восемнадцать, а матери шестнадцать с половиной лет. Сыграв свадьбу, отец вернулся в Москву, а мать осталась в доме свекрови. С первых же дней они невзлюбили — друг друга, и сразу начались неприятности. Полной хозяйкой была бабушка. В доме ее по-прежнему стояли постояльцы, их было много, и для них нужно было готовить, стирать, носить воду, за всеми убирать. Почти вся работа легла на плечи матери, а в награду она получала воркотню и косые взгляды свекрови. По-прежнему наш отец высылал свое жалованье бабушке»[28]. Между матерью и отцом Есенина вспыхнула ссора, и они несколько лет жили порознь: Александр Никитич — в Москве, Татьяна Федоровна — в Рязани. В своих воспоминаниях старшая сестра поэта указывает еще на одну важную причину разлада между родителями: их дед Федор Андреевич Титов поссорился с семьей Есениных, когда Татьяна Федоровна была еще невестой. «Эта ссора тяжело отразилась на всей дальнейшей жизни матери, а особенно на детстве Сергея… Дедушка поздно хватился улаживать жизнь матери и после неудачных попыток тоже стал чуждаться ее. Через несколько лет мать наша, имея на руках 3-летнего Сергея, ушла от Есениных. Дедушка взял Сергея к себе, но мать послал в город добывать хлеб себе и своему сыну… Мать пять лет не жила с нашим отцом, и Сергей все это время был на воспитании у дедушки и бабушки Натальи Евтеевны. Сергей, не видя матери и отца, привык считать себя сиротою, а подчас ему было обидней и больней, чем настоящему сироте»[29].

Александр Никитич и Татьяна Федоровна — отец и мать поэта.

Ранить доверчивое юное сердце легко, но как трудно зарубцовываются такие раны! Порой они кровоточат всю жизнь.

Вспомним, с каким горьким, печальным чувством поведал нам о своем детстве Некрасов, проведенном в доме отца — угрюмого невежды:

В неведомой глуши, в деревне полудикой
Я рос средь буйных дикарей,
И мне дала судьба, по милости великой,
В руководители псарей.

И с каким трепетным волнением Некрасов говорит о матери, которая спасла его живую душу!

А Лермонтов, так рано потерявший мать и росший вдали от отца! Кто знает, каких душевных мук ему это стоило!

Детство без родителей оставило в душе Есенина глубокую травму. Пережитое в детстве отозвалось не одной грустной, тревожной нотой в юношеских стихах поэта.

Будто жизнь на страданья моя обречена;
Горе вместе с тоской заградили мне путь;
Будто с радостью жизнь навсегда разлучена,
От тоски и от ран истомилася грудь.
…Догадался и понял я жизни обман,
Не ропщу на свою незавидную долю,
Не страдает душа от тоски и от ран,
Не поможет никто ни страданьям, ни горю (1, 74), —