Юность грозовая

За обедом Курганов под секретом рассказал скотогонам о большом движении к фронту наших резервных армий, проходивших походными колоннами через Степную куда-то к Дону. — Такая силища идет, — он потирал ладони и улыбался. — Видно, наступать будут наши. Туго придется Гитлеру, возьмут его за холку.

— Так зачем же мы угоняем скот? — недоумевал Захар Петрович. — Фронт на месте, а мы уходим из дома. Аль не уверены?

— Стало быть, нет, — подхватил Лукич, посматривая на председателя. — А ежели уверены, то вся статья — поворачивать назад. Домой-то мы живо доберемся.

— Людей из станицы вывозить не будем, это уже твердо решено.

— Так какого же дьявола нам бродить по полям? — не выдержал Захар Петрович. — Опять же ты, Егорыч, загадками говоришь!

Курганов глянул на него и по его осунувшемуся небритому лицу понял, как устал этот безногий человек, принявший на свои плечи большие заботы.

— В райкоме партии договорились скот временно разместить в Бобровском колхозе. Ясно? Хутор Бобры в десяти километрах отсюда. Вот письмо секретаря райкома, — Курганов достал бумагу, подержал ее, не разворачивая, и снова положил в карман.

— Да кто же нас там ждет? — Захар Петрович хлопнул себя по деревяшке, как это делал всегда, когда начинал волноваться. — Ты, Егорыч, войди в мое положение: коров двести с лишком голов, да овец больше тыщи, их надо прокормить, а нас-то всего четверо!

— Дело тут общее, помогут бобровские колхозники. Знает об этом и обком партии. А как только вернусь в Степную — пришлю подмогу.

— Кого? — Захар Петрович горько усмехнулся и махнул рукой. — Лукичову старуху? Резерв уж больно у тебя дрянной: детишки и старики. Как видно, на себя придется нам надеяться.

Наговорившись вдосталь обо всем, Захар Петрович распорядился поворачивать гурт в Бобровский колхоз. Лукичу предложил ехать впереди на бричке, но он отказался, сел на лошадь. Пришлось править бричкой Феде.

Несмотря на хорошие новости, привезенные Кургановым, настроение скотогонов было невеселым. Захара Петровича и Лукича беспокоила неопределенность с зимовкой скота. Ребята загрустили о родных домах. Им казалось, что с тех пор, как уехали они из станицы, прошло много-много дней.

Миша ехал позади гурта. Думал о Тане. «Неужели она больше не приедет к нам? Где она сейчас?»

До сих пор Миша надеялся, что гурт, двигаясь в направлении Камышина, подойдет к городу, и тогда он все узнает о Тане, увидит ее. А теперь все складывалось не так.

Миша не заметил, как отпустил поводья, и лошадь, предоставленная самой себе, отстала от гурта.

— Эй, Миша, поторапливайся! — долетел до него голос Захара Петровича. — Эдак мы к вечеру не дотянем до хутора. А голову вешать ни к чему.

Подобрав поводья, Миша догнал гурт и, проезжая мимо Захара Петровича, виновато улыбнулся.

— Ничего, сынок, бывает, взгрустнется, — поняв его смущение, проговорил тот и, обращаясь к Курганову, ехавшему рядом с ним, предложил: — Давай-ка, Егорыч, поторапливайся в Бобры. Ведь не ждут нас, а пока суть да дело, ночь наступит. Хочется в тепле разместить скот.

— Это, пожалуй, верно, — согласился Курганов и, помолчав, сказал: — Ты ребят подбадривай. Сам понимаешь: крылья опустят — туго тебе придется.

— Ты же обещаешь подмогу прислать, — хитровато усмехнулся Захар Петрович.

— Как говорят, бабка надвое гадала, — попытался шуткой отделаться Курганов. — Обещанное три года ждут.

— Вот так бы и сказал сразу, — вздохнул Захар Петрович.

* * *

Часа через два Курганов приехал в село Бобры, вольготно раскинувшееся среди больших прудов, густо обсаженных старыми пирамидальными тополями. Избы, крытые соломой и очень похожие одна на другую, смотрели фасадами на огромную площадь, в центре которой высились школа, клуб и правление колхоза.

«А садов у них маловато, — думал Курганов, въезжая в село. — Не то что у нас в станице. Весной зацветут — будто снегом опушатся, а в воздухе медом пахнет».

Увидев у колодца женщину, Курганов придержал лошадей и спросил:

— Как мне председателя отыскать?

— Езжай прямо, там увидишь правление, — неопределенно ответила женщина, показав рукой в сторону площади.

«Не очень-то приветлива, — недовольно подумал о ней Курганов. — Если у них все такие — помощи не жди».

Но его предположения рассеялись, когда он пришел в правление.

Председатель Бобровского колхоза Василий Матвеевич Бачуренко, черноусый мужчина саженного роста, лет пятидесяти восьми, предки которого были выходцами откуда-то из-под Полтавы, внимательно выслушал его и, мешая русские и украинские слова, басовито сказал:

— Все, шо надо — зробымо. Правда, жевэмо мы не дуже гарно. Своей нужды в чувал не уложишь. Да у кого ии зараз не хватает?

Он вздохнул, посмотрел на запотевшее окно и продолжал:

— Скажу сразу: на сино не рассчитывайте, у нас самых чуть-чуть, на весну отложили трошки. А солома добрая е, тилько возыть ии прийдется з поля. Мы комбайнами половину хлебов скосили. З осени не успилы заскирдувать солому, с уборкой еле-еле управились, — он развел руками. — Работать-то с кем приходится? Та ни, я не прибидняюсь, так, к слову прийшлось. А так допоможем, в одной упряжке идем.