Юность грозовая

Бачуренко поднял руку и громовым голосом крикнул колхозникам:

— Тихо, товарищи! Петька добрую весть принес, — он показал на порозовевшего от смущения паренька. — Наши разбили под Сталинградом фашистов!

Он потряс в воздухе листком и продолжал:

— Вот тут сказано, шо наши войска захватили, — Бачуренко поднес к глазам листок, — две пятых прибавить три седьмых… И дальше сплошные дроби…

Он повернулся к парнишке:

— Шо ты мини подсунув?

— Читайте с другой стороны, это я из тетради вырвал.

— Ага, не оттуда начав, товарищи, — с усмешкой проговорил в зал Бачуренко. — Так вот… Захватили: семьсот пятьдесят самолетов…

Едва он закончил перечисление захваченных нашими войсками трофеев, пленных солдат и офицеров немецкой армии, клуб дрогнул от радостного гула. Ребятишки, молчавшие до сих пор, начали топать ногами и пронзительно кричать:

— Ура!

— Бьют гадов!

И тогда, пересиливая возбужденные голоса, Бачуренко спросил:

— Так как же мы будем со степновскими овцами?

Захару Петровичу показалось, что все выдохнули разом:

— Согласны!

До позднего вечера в селе слышались возбужденные голоса, овечье блеяние, скрип дверей: колхозники развозили по дворам степновских овец.

Перед сном Захар Петрович подошел к окну и, рисуя ногтем на запушенном инеем стекле какие-то квадратики, задумчиво проговорил:

— Дело мы сделали, теперь сохранятся овцы. Вот только как правление посмотрит на нашу работу? Все-таки надо было посоветоваться. А?

— Да черт его знает, — отозвался Лукич, готовя себе на лавке постель. — Только я так думаю, Захарушка: сохраним овец — спасибо люди скажут. А что подумают в нашем правлении, меня нынче не очень тревожит.

26

Ответ из Степной пришел быстрее, чем ожидала Таня. После утреннего обхода в палату вошла дежурная медсестра и, загадочно улыбаясь, спросила от двери:

— Кому сегодня снился приятный сон? Никто не ответил, и только Таня, заметив на себе ее взгляд, поднялась с койки.

— А что? — с волнением спросила она.

— Сердце подсказало? — засмеялась медсестра, доставая из кармана халата письмо. — Бери, Танюша, тебе.

Таня взяла письмо и, глянув на него, погрустнела: адрес был написан незнакомым почерком. Ее вдруг охватила непонятная тревога. Она отошла к окну, осторожно надорвала конверт и вытащила небольшой листок.

«Ты уж прости меня, Таня, за любопытство, — читала она. — Думаю, ждать будешь ответа, вот и решила сама написать тебе. Миши дома нету, зимует он со скотом в селе Бобровском. Сказывал на днях Иван Егорыч Курганов, что будут их возвращать в станицу. Скорее бы только! Ты спрашиваешь про бабушку Степаниду. Померла она под Новый год. В ее доме живут какие-то приезжие. А Василек с той поры, как сбежал от наших, где-то пропадал. А теперь объявился. Бабушка его говорит, что работает он будто бы на заводе… Выздоравливай, доченька…»

Дочитав письмо, Таня тяжело вздохнула и посмотрела в окно.

День уже не был таким солнечным и ярким, как полчаса назад. Снег сквозь навернувшиеся слезы казался рыхлым, подтаявшим.

«А тетя Лиза не догадалась, зачем я написала письмо, — беспокойно думала Таня, глядя на порхающих по веткам клена воробьев. — Выздоравливай, говорит, доченька…»

Таня вышла из палаты и стала ходить по длинному больничному коридору. Возле двери ординаторской ее встретила санитарка тетя Дуся.

— Какая ты нынче скучная, Танюшка! — удивилась она.

Таня как-то неопределенно пожала плечами и грустно посмотрела на нее, даже не поняв, о чем она говорит.

— Ты что так закручинилась? — тетя Дуся взяла Таню за подбородок и глянула ей в глаза. — Или случилось что?

И Таня, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать, рассказала ей о себе, о том, как она попала в этот незнакомый город, о письме, полученном сегодня из Степной. Тетя Дуся вздыхала, охала, сочувственно покачивала головой, потом как-то виновато проговорила:

— Взяла бы я тебя, да ведь четверо у меня ребятишек-то. Один меньше другого. А вот через три двора от меня живет одинокая женщина, муж и сыновья у нее на фронте. Поговорю с ней, может, поселишься. Хлебную карточку тебе дадут, а там видно будет.

Таня обрадовалась, схватила санитарку за руку и, крепко стиснув ее, заговорила:

— Пожалуйста, скажите ей… Я буду помогать… Поступлю на работу…

— Успокойся, свет не без добрых людей, — тетя Дуся ласково потрепала волосы девушки.

После этого разговора Таня немного успокоилась и вернулась в палату. Она хотела прилечь на койку, но в дверях снова появилась тетя Дуся и поманила ее пальцем. Таня вышла. Показывая на ширму в конце коридора, санитарка сказала:

— Пришел этот… парнишка, ждет тебя. — Она наклонилась к самому уху Тани и прошептала: — Нравишься ты ему, Танюшка.

— Что вы, тетя Дуся, — Таня покраснела до самых ушей. — Мы с ним из одной станицы.

— Не говори, милая, я все понимаю. Встретившись с Таней за ширмой, Василек взглянул в ее лицо, забеспокоился:

— Ты сегодня бледная. — Он подвинулся, уступая ей место на потертом диване. — Опять стало плохо?

— Я получила письмо из станицы, — ответила Таня, присаживаясь рядом. — Бабушка Степанида умерла. Мне теперь и ехать-то некуда.