Юность Куинджи

— Ты хорошо играешь, — сказала повариха. — Я и не знала, что у Спиридона такой способный брат.

— Он и рисует красиво, — проговорила Настя.

— Вот как! — удивилась тетя Дуня. Потом вдруг сморщила рот, словно приготовилась заплакать, и жалостно произнесла: — Ох, рано оставил тебя бог без отца и матери…

На другой день Архип с ребятами прямо со школы отправился на Кальчик. Кто-то сказал, что в карьере возле речки есть красная и белая глина. «Может, краски сделаю из нее», — подумал он и пригласил с собою Каракаша и Кирьяна.

Домой возвратился под вечер. Спиридон со скрипкой под мышкой встретил его на улице словами упрека:

— Ты забыл, что тебя ждут Кучуки? Пошли. Поедим на свадьбе.

Старший брат привел парнишку к жениху. Здесь уже садились за стол, уставленный яствами и хмельным. Издавал ароматный запах пилав — вареный рис с кусками баранины. Блестели соленые помидоры и огурцы. В глечиках[29], накрытых чистыми салфетками, — свежий арьян[30]. Для любителей подслащать или горчить водку отдельно лежали сахар и перец.

Жених, увидев Архипа, сказал бородатому и пучеглазому мужчине в синем жилете:

— Кошеви[31], он будет играть на скрипке.

— Лады, — отозвался тот и подошел к Куинджи. — Идем, я познакомлю тебя с дедом Маркелом. Он играет на даре[32].

В маленькой комнатушке за столом сидел белый как лунь старик в желтой домотканной сорочке, подпоясанной узким кожаным ремешком. Перед ним стояла миска с пилавом и пустая кружка.

— Дедушка Маркел, привел тебе напарника, — сказал кошеви, — Скрипач. Потолкуйте тут, и накорми парня.

Маркел поднял карие, чуть хмельные глаза на Архипа.

— Я уже опрокинул чашечку бузы[33] за молодых, — прошепелявил он. — Хороша! Может, разом? Давай садись.

Куинджи был голоден и не заставил себя упрашивать. Положил в чистую миску пилава, в чашку налил арьяну. Поев, он поблагодарил старика, взял скрипку и настроил ее. Взглянул исподлобья на Маркела и тихонько–тихонько, словно боясь заглушить удары собственного сердца, повел мелодию девичьей свадебной песни. Старик, подперев рукой чуть наклоненную голову, внимательно прислушивался к скрипке. Затем повернулся к окну, взял даре и так же тихо, в такт песни, стал бить по натянутой коже средним пальцем. Архипу показалось, что у него легче полилась мелодия, и он заиграл громче. Сильнее зазвенели и бубенцы даре. Маркел незаметно ускорил темп. Пальцы скрипача весело запрыгали по струнам, и вдруг, он даже не заметил как, из-под смычка выпорхнула, зазвенела, засверкала мелодия украинского гопака.

Маркел вскочил со скамьи, стал напротив Архипа и, притопывая, неистово начал вторить певучей скрипке на звонкой даре. То подбрасывал ее, то вертел на большом пальце, то бил ею по груди, по плечам и голове.

Они не увидели, как в комнату вбежал подвыпивший кошеви, лишь услыхали его громкий голос:

— Вай, вай! Им весело, а идит–аласы[34] скучают. Вай, вай! А ну повеселите нас, братцы!

Только к утру шафера и приятели жениха угомонились. Уставший Архип вместе с Маркелом уснули в маленькой комнатке, где их познакомили.

Разбудил музыкантов кошеви. Был он свежий, выбритый, будто совсем не бражничал в прошедшую ночь. Облачился в новенький черный костюм. Из бокового нижнего кармана жилета свисала золотая цепочка часов.

— Дедушка Маркел! Архип! — позвал он, — Пора кума приглашать!

Идти пришлось недалеко. Крестный отец — кум — жил в конце улицы. Несколько шаферов под музыку скрипки и даре привели его в дом жениха. На пороге, скрипя начищенными сапогами, с бутылкой и чашкой в руках появился распорядитель свадьбы. Он налил чашку водки, церемонно поднес крестному и выкрикнул:

— Бре хуч алыма, дел–ханылар![35]

— Дос! Дос![36] — раздалось в ответ.

Удовлетворенный приемом, кум, широкоплечий мужик, подбил сивые усы, перекрестился и пошел в большую светлицу, уже прибранную после вечерней попойки. За столом, на котором горели две восковые свечи, сидел жених. Крестный расцеловал его и сел рядом. Кошеви махнул рукой, и два парня — один с широким вышитым рушником, другой с бритвенным прибором — подошли к куму.

Дед Маркел толкнул Архипа в бок и шепнул:

— Калата[37].

И снова грустная мелодия наполнила хату. Первым подхватил песню кошеви, он ясно выговаривал слова:

Калатын бир гюлюсы —
Аз быхчинын бюльбюлюсы[38]

:

Его поддержали парни, сначала неуверенно, робко, но, увлеченные игрой музыкантов, стали петь в полный голос:

А севдыгим, сен киминсын?
Яныган–гюль, дылин бюльбюль,
Гель, аглетме; мены, сены, севдыгим.
Калатынын полю чохтур.
Сенден гаир кимсем йохтур[39]

.

Под песню куму, которому предстояло держать венец во время венчания молодых в церкви, сбрили усы, бороду и жидкие волосы на голове.