Упоминание Мишкиного имени на него как-то подействовало. По крайней мере, у него появилась осмысленность в глазах, и сказанным он заинтересовался.– А как вы с Мишкой делились? – спросил он.
– Деньги были Мишкины, вернее, его двоюродного брата, находил или пригонял машину – я, а прибыль мы делили поровну. И после этого мы еще вместе, довольные друг другом, праздновали удачу.
Наши с Мишкой решения деловых проблем на Петьку произвели впечатление. Мишка, как я уже говорил, всегда слыл у нас за самого понимающего в дружбе, самого порядочного, подкупал всех нас своей бескорыстностью, отзывчивостью и своим толкованием дружбы, с этими его инициативами помощи, свершениями добрых поступков, догмами. За которым, как ни осмеивали мы его, как ни иронизировали над его правилами, как ни ворчали на очередную необходимость ехать к кому-то в порядке дружеской взаимопомощи чинить крышу на даче, тянулись мы все. Что же до одинокого волка Петьки, начавшего раньше всех нас рыскать в коммерческом пустынном море деловой жизни и сделавшего только что приведенную манеру ведения деловых споров между друзьями уже дежурным мероприятием, можно сказать, профессиональным навыком, отставшего во многом от нормальных простых человеческих, как мы их понимали, чувств, я думаю, Мишка был вообще эталон, с которого он списывал образ внешней жизни, по которому он вообще вопринимал весь окружающий мир.Выражению Петькиного лица вернулись знакомые черты.– Ладно,– сказал он и улыбнулся опять своей детской простодушной улыбкой. – Давай как с Мишкой. Раз это так у вас отработано.