Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям

Росли мы, росла и первая, но увы не последняя русская революция.

Кто-то митинговал, а кто-то разгонял митинги.

Кто-то бастовал, а кто-то клеймил бастовавших последними словами.

Нам же с Остапом не хотелось ни свободы, ни равенства, ни братства.

По весне мы с ним шибко загрустили, узрев финансовую пропасть, неумолимо развергающуюся перед нами. Надо было во чтобы то ни стало удержаться хотя бы на краю.

Тогда, отчаявшись, мы решили принять участие - в еврейском погроме, конечно, не на главных ролях, и даже не статистами, а с расчетом культурно и аккуратненько поживиться в панике, суматохе и оре.

Долго ждать не пришлось. Вскоре православные крестовым ходом отправились бомбить соседнюю с нашей улицу.

Впереди чинно шествовали ряхи с хоругвями, за ними выступали дюжие мордовороты с кувалдами и ломами на крутых плечах, за мордоворотами семенили улыбальники приказчиков, а далеее тянулись обывательские физии.

Мы с Остапом пристроились в самый конец возбужденной от близости цели процессии. Но Остапу было скучно и невыносимо на галерке, и его понесло в партер за волнующими подробностями. Я же из врожденной робости и такта, данного мне строгим воспитанием, побоялся втискиваться в мат, рев и гомон. И тут Остап, заметив, что я замялся, вдруг заорал по привычке:"Эй, ты Остен-Бакен! Давай сюда!"

Мат мгновенно смолк.

- Не дождешься! - крикнул я опрометчиво ему в ответ.

Процессия судорожно замерла, а потом медленно и неумолимо, громыхая подкованными сапогами, начала разворачивать в мою сторону недоуменные физии, ощерившиеся улыбальники, счастливые мордовороты и помрачневшие ряхи.

Я оцепенел, как откормленный розовый поросеночек перед изголодавшимся волком.

Но тут Остап, опережая всех, схватил меня за руку и потащил на буксире в бешеном темпе к ближайшим с открытой калиткой воротам.

- Держи жидовских выблядков!

- Бей пархатых!

- Ату-ату!

Неслось нам в спины.

Я успел оглянуться.

Процессия, превратившись в озверелую толпу, отдалась упоению погони.

О, родимые проходные дворы, заборы, брандмауэры, крыши, чердаки, лестницы, спасшие заблудшие души, которые, быть может, ненароком сами спасли кого-то от погрома, взяв удар на себя.

Путая следы и балансируя по карнизам, распугивая голубей и кошек, мы благополучно добрались до тайного грота, где могли отсидеться.

На удивление, я довольно быстро очухался от дикого гона.

Остап же погрузился в мыслительные дебри, напрягая извилины.

В этот знаменательный момент он напоминал худосочного ангелочка, помявшего свои нежные крылышки в переполненном трамвае третьего кольцевого маршрута.

- М-да, - я попытался вместить свою широкую, не по годам, веснушчатую харю в осколок зеркала. - М-да, командор, но, как это не прискорбно, погромщиков из нас не получились... Полная Цусима и маленький Мукден!

- Что ты там проворковал?

Ну, тут я и выдал отчетливо, но с воинствующим самурайским акцентом:

- Бан-зай!

- Метил в воробья, попал в гуся!

Из задумчивого ангелочка Остап мгновенно превратился в юркого бесенка, предвкушающего апокалипсис.

- Не щипайся, больно!

- Бланманже, эклеры, содовая! И тридцать три удовольствия впридачу! Коля ты мой, Остен-Бакен!

- Тронулся?

- Обижаешь, - Остап прокашлялся и затянул. - Цу-у-у-у-сима! Во имя отца и сына и духа святого!

На всякий случай я спрятал зеркальце в тайник между камнями. Вдруг начнет вены резать - себе или мне - какая разница - все равно будет море крови, а у меня от нее - даже в минимальных количествах - мгновенно полуобморочное состояние и дурнота. Спрятал - и приготовился к самому худшему.

Остап набирал обороты.

- Вы, Остен-Бакен, кажись, завзятый любитель ребусов?

- Ну да, балуемся изредка.

- Так вот, скажите, как родному, что остается от утонувшего матроса?

Опасаясь подвоха, я состроил глупую физию:

- Жена и детки.

- Бабушка, теща и троюродная племянница... Остен-Бакен и есть Остен-Бакен!

- Ну, тогда память... Врагу не сдается наш гордый Варяг, пощады никто не желает!...

- А может и следы на воде? Кумекай... От тебя, утопленника, остались бы только круги и ни фига больше, а от героического матроса - бескозырка!

- По мне - хоть ботинки.

- Ботинки тяжелые, а ты, Остен-Бакен, глуп, пробка пробкой... Чуешь, как можно загнать бескозырочку погибшего во славу Царя и Отечества!

- Кто на нее позарится?

- Увидишь. Вопрос - где взять.

- У флотских.

- Ясно, не у дворников... Попробуем-ка махнуть шило на мыло.

- Хочешь, я стибрю дома пачку папирос.

- Дешевка... Надо что-нибудь позабористей.

- Вишневая наливка?

- А помнишь, ваш студент трепался.

- Это который во флигеле?

- Анархист, помнишь?

- Про нелегальные писульки?

- Как он там завинчивал про народ? А матросы что, хуже народа? Книжки-то - за жисть.

- Я видел, видел... У него под койкой пачками...

- Позаимствуем.

- Маман мне запретила с ним якшаться.

- Сдрейфил?

- А вдруг он по шее накостыляет?

- Да мы, как всегда, заглянем на минутку. Я буду зубы заговаривать, а ты только успевай прятать за пазуху. Для начала штук пять хватит...