Юность. Сборник деревенских рассказов

В деревне деда все знают и уважительно называют Петровичем. Проработал он на заводе трактористом целых тридцать семь лет, а сейчас уже на пенсии, но все же с завода не ушел – устроился охранником в проходной. Работает одни сутки из четырех. И почему-то, как ни зайдешь, у него всегда полная проходная рабочих. Смеются, в карты играют, курят, а иногда и выпивают. Любят его люди. Никогда ничего плохого о нем не скажут. Он людей тоже любит, и ко всем относится с душой. Любит он также за грибами ходить, за ягодой, за дровами, в согору с тележкой и рыбачить в общем, от природы все в дом несет. Но из всего этого все же больше он любит рыбачить. Целыми днями может на пруду или на речке сидеть. Бывало, приедет с речки на велосипеде, привезет полную кошелку пескарей и начинает рассказывать, какой у него карась огромный сорвался, да как он его тащил, а бабушка его подзадоривает, мол, ври, ври больше, хоть бы раз ты нам этого карася показал. Но это она не со зла, а чтобы завести его еще больше. А дед в азарте не понимает, что над ним подшучивают, и еще больше начинает доказывать. Интересно на него в этот момент смотреть. Но больше всего я люблю, когда он истории из своей жизни рассказывает. Обычно это бывает зимой, в морозные вечера, когда все поужинают, бабушка садится вязать носки или варежки, сестра Танюшка – рисовать, а мы с ним – в карты играть. Вот тогда я и начинаю его упрашивать рассказать мне что-нибудь интересное.

– Вот когда оставишь меня дураком в картах, тогда и расскажу, – обычно отвечает он мне.

Но сделать это не так-то просто. Дед у меня игрок умелый и всегда играет с умом. И вот, когда мне это все-таки удается, он начинает какой-нибудь рассказ…

– Был я, значит, на сенокосе. Далеко от деревни – километрах в пятидесяти будет. Это около самой тайги – матушки. Сутра меня туда забросили. А косилка у меня хорошая на тракторе стояла – сено штабелями падало. Все бы ничего, только жара днем невыносимая и мухи донимают. Но мне привычно – не в первой. Так до обеда промучился и пошел полежать под березкой, передохнуть. А косил я в тот раз дяде Мише. Вот, значит, лежу и думаю, что-то он с обедом запаздывает. И тут вижу – едет. Подъехал к самой березке и остановился. Вылез, посмотрел на меня, потом на покос и говорит:

– Я, слышь, чё, говорю-то – хорошо косишь. Смотри, че, привез-то, – доставая трехлитровую банку с медовухой и улыбаясь во весь рот, похвастал дядя Миша, – у старухи своей выпросил, говорю ей, дай винца-то, человек ведь сутра уже старается!

Ну, значит, пообедали мы с дядей Мишей. Особенно пирожки с капустой вкусные были, до сих пор помню. Выпили по кружечке и закусили этими пирожками. Потом еще выпили. В общем, так мы всю банку допили и спать, значит, оба завалились – крепкая медовуха оказалась.

Проснулся я часов в пять вечера. Разбудил дядю Мишу, отправил домой, а сам опять косить начал. Круга два еще сделал и слышу, что-то в косилку попало. Вылез я из трактора, оглядел косилку, а на ней кровь и клочки шерсти. В общем, молодого зайца-бедняжку подкосил. Ну, раз уж убил, думаю, так возьму домой – бабка на ужин приготовит.

Весь день я и прокосил там. Уже вечереть начало, а мне еще один круг оставался. Все, думаю, надо домой собираться, и тут, как назло, трактор заглох. Заводил, заводил – бесполезно. Ну, значит, пока я с ним провозился, уже совсем стемнело. Решил я тогда заночевать там, утром все равно меня хватятся, и кто-нибудь приедет.

Натаскал я дров, банку из-под медовухи наполнил водой из родника и решил зайца зажарить. Содрал шкуру с него, выпотрошил, надел на вертел и подвесил на рогатулины, которые с обеих сторон костра в землю воткнул. От обеда еще остались соленые огурцы, пара пирогов, вареная картошка и соль. Ну, думаю, поем сейчас и спать лягу, настелил себе травы скошенной, которая уже за день подсохла и, устроившись на ней поудобней, начал зайца над костром вертеть. Ночка выдалась теплая, и без ветра. Небо звездное-звездное и тишина кругом, только изредка где-нибудь лось затрубит, да птички поют. Деревья в стороне чуть колышутся, словно убаюкивают меня. А искры от огня, влетая ввысь, взрываются на тысячи маленьких огоньков-звездочек и разлетаются по небу, снова потухая.

Пока я наслаждался всей этой красотой, заяц чуть было не подгорел, хорошо я вовремя спохватился. Заяц поджарился до румяной корочки, которая звонко похрустывала на зубах. А о запахе уже говорить нечего. Наевшись досыта, я прилег на мою травяную постель и решил попытаться заснуть. Но голова была перегружена разными мыслями. И как я ни старался, уснуть все равно не смог. Так, отгоняя надоедливых ночных мошек и комаров, я пролежал примерно с час, а потом все же уснул. Сон мой был беспокойным и страшным. Проснулся я часа в три ночи в холодном поту. Но наяву меня ожидало, можно сказать, продолжение моего сна. В нескольких метрах от меня, напротив леса, копошился Михаил Потапыч и пристально смотрел на меня, по-видимому, боясь подойти из-за рубиновых огоньков горячих углей.