Юность уходит в бой

— Из нашего дома — тоже?

— Я ж о том и говорю! Бегут те, кто голову потерял. Ладно б тихо убрались, а то на других нагоняют мутность... Всего из нашего дома уехало, кажись, семей пять или шесть... Ну а по всему городу таких сколько? Да по мне, пусть едут, без них спокойнее... А ты подожди. Верочка, гляди, подъедет, коли обещала. Она-то не побежит!

Не хотелось расспрашивать, кто именно выехал. Поднявшись на свой этаж, я увидел на лестничной клетке аккуратно сложенные стопки книг в знакомых переплетах.

Пробыл дома не более десяти минут. Жена не приехала, как условились, а мне надо было уже возвращаться в часть. Решил попросить соседку передать Вере, что нахожусь на Бронной. Дверь Клавиной комнаты открыла незнакомая женщина.

— Хозяйки нету, ночью уехала, — сказала она, окинув меня настороженным взглядом. — Просила меня комнату [43] присмотреть... Время такое... А она второпях и вещи не захватила.

В комнате царил беспорядок. Бросилась в глаза пустая этажерка. В чем дело? Женщина развела руками, заметив мое недоумение:

— Хозяйка велела выбросить... Чтобы ничего такого в комнате не осталось, если немцы город займут.

— Чего «такого»?

— Ну, книг, что тут лежали. А я пожалела выбрасывать их на улицу. Сложила на лестнице.

«Вот оно как, товарищ Клава. А я-то считал вас убежденной, твердокаменной! И в логике вам не откажешь: увидят немцы «такие» книги — разграбят комнату, а без них, может, и пожалеют. Тогда уж надо было бы повесить иконы!»

Собрав на лестнице книги, я отнес их к себе. Во мне все бушевало от злости. «Интересно, успела ли Валентина Васильева вызвать Клаву в партком? — подумал я. — Клава — беспринципный обыватель. Вот будет удар для Веры, когда узнает об этом!»

Решил позвонить жене. Спустился в подъезд к телефону-автомату и опустил монету. На вызов долго не отвечали, но я терпеливо ждал. Наконец услышал едва различимый голос:

— Нету... Никого здесь нету. Школа ночью уехала.

— Какая школа?

— Ничего не знаю. Говорю вам — у-е-ха-ли! Я сторожиха.

Щелчок, а затем — гудки. Какая-то сторожиха повесила трубку в какой-то школе. Перезвонил, тщательно набирая номер. И снова услышал:

— Никого здесь нету. Уехали. Я сторожиха...

Взвыла сирена. Из подъезда я увидел людей, направлявшихся в убежище. Белые стрелы на стенах зданий указывали, куда идти. Жители шли спокойно. Права была вахтерша: паникеры уехали, и без них стало лучше.

* * *

Батальон готовил позиции. Леша из Кимр работал в одной гимнастерке. Засучив рукава, он со всего размаху всаживал в мостовую лом и выковыривал булыжник. Леша Усачев так увлекся, что не заметил, как я подошел к нему. От него шел пар. Влажный огненно-рыжий чуб [44] наползал на глаза, и Леша движением головы отмахивал его назад. Парень был явно доволен, что наконец дорвался до «настоящего дела» и старшина не усаживает его за сапожный столик.

Доволен был и слесарь-водопроводчик Кувшинников: для него тоже нашлась работа по душе. Автогенным аппаратом он резал рельсы и сваривал из кусков крестовины — противотанковые ежи. Бойцы, кряхтя, растаскивали их по переулкам.

На углу Третьей Тверской-Ямской, возле Миусской площади, яростно копал землю Николай Худолеев. Боксер с кондитерской фабрики «Большевичка» устраивал возле дома окоп для гранатомета. Над его головой в оконном проеме боец Михаил Соловьев укладывал мешки с песком — оборудовал снайперское гнездо.

По соседству окапывались Женя Дешин, Лазарь Паперник и Валерий Москаленко. Работа у Лазаря спорилась лучше, чем у других. Сказывалась рабочая хватка. Но и студент Валерий не подкачал. Трудился с упорством и яростью солдата, готового до последнего вздоха защищать столицу.

Чуть в стороне от них, часто поплевывая на руки, копал землю заместитель политрука Василий Юдичев, взводный запевала. Когда мы стояли в Зеленоградской, взвод, в котором он служил, неизменно занимал первое место по исполнению строевых песен.

В первые дни войны Юдичева, как и некоторых других студентов ИФЛИ, направили строить какой-то военный объект в районе Семеновской заставы. Там его, неизвестно по каким соображениям, назначили бригадиром землекопов. Вася с жаром взялся за дело и в первый же день, натерев до крови ладони, перевыполнил норму. Но работа его не удовлетворяла. Ему хотелось на фронт, и он добился назначения в нашу бригаду. Теперь выпускник факультета истории искусств Василий Юдичев оборудовал окоп полного профиля.

Все бойцы работали старательно, каждый хорошо понимал исключительную напряженность обстановки. 19 октября Государственный Комитет Обороны объявил столицу на осадном положении.

Прудников, Шестаков и Шаров осматривали позиции батальона. Я пошел с ними, чтобы по дороге выяснить у начальника штаба некоторые вопросы, связанные с медицинским [45] обслуживанием личного состава. На площади перед Белорусским вокзалом мы вошли в угловой дом, где помещался магазин.

— Как идут дела, орелики? — спросил Шестаков у бойцов.

Он любил называть так красноармейцев, и это им нравилось.

Орелики с продавцами снимали с полок товары. Окна закрывали мешками с песком, превращая их в бойницы.