Юность воина

— Да хрен с ним, с этим, и его зверем-убийцей, — в голос сказал изрядно поддатый кнехт. — Фем Клейн — это лучший вожак на свете. Точно говорю!

На ругань можно и внимания не обращать. Не с целью оскорбить сказано. Просто не соображает уже совсем. Глянуть через стол не так уж и сложно. Кто другой и рот зашьет глупцу.

— Правильно! Скажи он мне… помирай вот тут… вот здеся, сей минутой, на этом месте… не сходя с него и помру…

Это уже не составляло интереса. Проще жевать, пока можно.

Через какое-то время Блор с сожалением осознал, что больше в него не влезет. Конечно, до Возмездия, способного сразу умять добрый пуд без остановки, ему еще далеко, но в животе ощутимая тяжесть, а голова не вполне ясная. Не привык он к таким возлияниям и огромному количеству блюд. Хотелось все попробовать — и перестарался.

— Жить надо здесь и сейчас! — доказывал отчаянно красный Андрэ соседу. Похоже, он давно распинался, но Блора лишь сейчас заинтересовало происходящее. — Добродетель, справедливость — все пустые бессмысленные слова! Неужели кому хочется светить в виде звезды вечно с небосвода в награду за праведное поведение? Да ерунда! Все мечтают много и вкусно есть, красиво одеваться, иметь прекрасных баб…

— Ты думай, что говоришь.

— Не про хозяйку нашу изумительную, — отказался оратор моментально.

Не настолько он пьян, чтобы не понимать, как могут закончиться неосторожные слова. Клевета на честь дома и кровью нередко завершается. Даже если ничего подобного никто не подразумевал. Где там грань между неосторожной плохо сформулированной фразой и оскорблением, решает защитник на месте. Если еще и он тоже пьян…

— Но ты же не откажешься от красотки. — И лейтенант подтвердил сказанное действием, хлопнув по заднице очередную проносящуюся мимо служанку с хлебной корзиной. Она взвизгнула, но явно без особого возмущения. Глянула и пошла дальше, виляя задом.

— Нет, — признал, уставившись ей вослед, Жоайе.

— Вот! Мы смертны, и дни проходят. Каждое утро одним меньше осталось. И когда она придет, не будет ничего — ни женщин, ни еды, ни выпивки. Ни-че-го! Так зачем заранее лишать себя радостей? Кому это надобно? Богам?

Он замолчал и уставился куда-то под потолок с глубоким интересом.

— Нет! Они на нас внимание редко обращают. Ну как мы на муравьев. Возятся там, чего-то строят, воюют, погибают. Плевать им!

Он хлопнул очередную порцию и икнул, замолчав.

— И нет у тебя любовницы, — пробормотал негромко, позабыв про слушателей, — и отец требует представлять ежедневную запись расходов и пеняет на излишние траты, по его мнению. И имя семьи необходимо беречь от злых языков и не давать повода к сплетням. Будь хорошим, иди в жрецы и не мешай брату.

Ого, догадался Блор. А он не просто так философствует. Сумел пойти поперек родичей. Это характер, но ведь своих предал. Ну или поступил вопреки отцовской воле, что тоже не красит.

— А все зачем? — горестно воскликнул Андрэ.

— Господин Мертвых, — сказал Жоайе с искренним недоумением. Он всегда был не слишком умен и понимал излишне буквально. Наверное, не дошло, что фем о себе говорит.

— Ну? — отмахнулся Андрэ. — И что с того. Ну не стану я в самом худшем случае в новой жизни лордом. Всего лишь обычным фемом. И что изменится? Зато жизнь у меня яркая и интересная. Плевал я на всякие ваши глупые правила!

«Не нравятся мне эдакие откровения, — очень трезво подумал Блор. — Нехорошо говорит. Опасный человек. Все живут отнюдь не как хочется. Каждый зависит от общества и его отношения. Без родичей и друзей мы — ничто». Одиночке тяжело, ему ли не знать. А этот именно и желает оставаться один. Наверное, и семьи не требуется, и про оставленную мать не вспомнил.

Следующий шаг не в нарушении долга и присяги. Просто вот ему для удовольствия захочется помучить кого. Нет для человека с подобными идеями закона и совести. Нет страха перед наказанием не в этом мире, так в том. Захотел и сделал. Или золото взял за предательство. А что? Договор — для него пустое место. Если уж и Верховный Судья не авторитет.

Тут парень с удивлением обнаружил, что лично фем Клейн провозглашает здравицу в его честь. Все дружно выпили очередную под приветственные крики. Уклониться стало никак невозможно. Осушив свою дозу, Блор поднялся и принялся нечто витиеватое производить на свет в адрес Бема. Какой он замечательный командир и тому подобное.

На третьей фразе задумался и, потеряв нить, поднял кружку повыше. В десятый (или сто пятидесятый) раз все дружно вскочили, и дружный вопль повис в воздухе. А потом опрокинули в себя и еще раз, и еще раз под бесконечно повторяющиеся вариации сказанного им тоста.