Юность знаменитых людей

В условленное время я отправился в Светлые Воды с большим запасом выписок и заметок, а на другой же день после моего приезда начались наши вечерние беседы.

Эти-то беседы я и хочу изложить на страницах этой книги.

ВЕЧЕР ПЕРВЫЙ

Тюрен. — Лаланд. — Баяр. — Наполеон. — Бюрет. — Карбонель. — Рубенс, — Турвиль. — Фабий Максим. — Клод Лоррен. — Луи Карраш. — Гретри. — Расин. — Буало.

— Прежде всего, — сказал я, когда моя маленькая аудитория уселась вокруг стола, — условимся относительно трех вещей: во-первых, я не буду следовать историческому порядку при изложении собранных мною материалов; во-вторых, я считаю себя в праве доводить рассказы о юности знаменитых людей лишь до того момента жизни, когда их призвание становится совершенно ясно обозначенным; в-третьих, я не буду говорить о современных знаменитых людях.

— Необходимо нам также условиться и относительно того, что если вы встретите имена известных людей на первом плане нашей картинной галереи, то не должны непременно думать, что речь идет о людях самых знаменитых: человек, имя которого благодаря необычайным обстоятельствам, обусловливавшим раннее развитие его таланта, нам будет интересно и дорого, в настоящее время может быть уже всеми забытым; и наоборот — человек, о котором мы едва упомянем в рассказах наших, в виду того, что история его юности не представляет ничего особенного, будет между тем принадлежать к числу самых выдающихся и знаменитых людей минувших времен. Это происходит главным образом оттого, что для наших бесед я имел в виду только истинные события, а не сказки; вместе с тем я опасался при выборе материалов пристрастия, с которым кстати и некстати стараются обыкновенно отыскивать в самом раннем детстве знаменитых людей различные многозначительные признаки и предзнаменования. Между тем этого странного способа изложения придерживаются весьма многие, Так, например, если пишут биографию Тюрена, то не преминут упомянуть, что, будучи ребенком, он как-то вечером заснул на лафете пушки; отсюда тотчас же выводится заключение о врожденных воинственных наклонностях мальчика. Между тем известно, что пушка, на которой заснул ребенок, была в нескольких шагах от его отцовского дома, и кроме того этот случай имел место во время полнейшего мира. Спрашивается, что можно этим доказать?

— Этот случай, — сказал Генрих, — доказывает только, что маленькому Тюрену захотелось спать, что он не был трусливого десятка, так как выходил один вечером из дому, и наконец, что он не был изнежен, потому что мог при случае довольствоваться и деревянной подушкой.

— Прекрасно! Но посмотрите, до чего может доводить пристрастие к мнимым предзнаменованиям. Писавшие о Лаланде, знаменитом астрономе, уверяли, что он в детстве несколько раз спрашивал, каким образом звезды прикреплены на небе, и что по этому одному уже можно было судить о его будущем призвании. Неправда ли, какая многозначительная примета?.. Рассказывают, что сын римского консула Аттика был до того туповат, что для обучения его грамоте к нему приставлено было отцом двадцать четыре раба; каждый из них носил название буквы, а на груди у них были самые изображения соответствующих букв. Если бы этот мальчик сделался впоследствии великим астрономом, то это конечно было бы нам известно из истории; но так как история об этом ничего не знает, то я с уверенностью могу сказать, что сын Аттика и впоследствии не отличался высоким умственным развитием; но между тем, если мы допустим возможность, что и этому туповатому мальчику не раз приходила в голову мысль о том, каким образом звезды держатся на небе, то в этом, понятное дело, никто не усмотрел бы ни малейшего предзнаменования. Когда поэт Ронсар достиг известности, то и о нем не замедлили распространить всевозможные чудеса; а именно говорили, что кормилица, неся маленького Ронсара в церковь для крещения, уронила его в цветочную клумбу и это не причинило ему никакой боли. Говорили еще, что несколько дней спустя девушка, державшая в руках кувшин с розовой водой, нечаянно уронила его на голову ребенка, — и тот не только не получил никакого ушиба, но даже не выразил ни малейшего беспокойства. По словам одного из современников поэта, любителя подобных предзнаменований, это было предвещанием чудных ароматов, которыми цветы поэзии Ронсара наполнили Францию.

Если этот вымысел и не остроумен, то по крайней мере он поэтичен. Если вообще существовали когда либо необыкновенные люди, то Наполеон несомненно принадлежит к их числу. Нечего и говорить, что собиратели анекдотов с особенным наслаждением ухватились за его детство.