Юные годы медбрата Паровозова

Еще мы вспоминали наши детство-отрочество-юность, то есть драки, пьянки-гулянки и прочие приключения. При этом Андрюша вставлял в свои рассказы какое-то невероятное количество простонародных прибауток, будто его растила деревенская няня.

Жил он рядом с метро “Университет” в так называемом “преподавательском” доме. У него была потрясающая библиотека, и ни разу не было такого, чтобы, зайдя к нему в гости, я возвращался домой без книжки.

Иногда после легких дежурств мы устраивали настоящую культурную программу. Особенно было здорово, когда стояло теплое время года. Тогда мы садились на метро, доезжали до станции “Площадь Свердлова” и вдоль ГУМа по Красной площади спускались к Москве-реке.

Там мы покупали билеты в кинотеатре “Зарядье”, если, конечно, показывали стоящий фильм, и приобщались к искусству. Если фильм шел барахляный, что случалось часто, мы сразу приступали ко второму действию. Перебегали дорогу и шли на пристань. Туда причаливали речные трамвайчики, которые ходили каждые двадцать минут.

Мы грузились на кораблик, брали в буфете по бутылке пива, усаживались на корму и отправлялись в плавание.

Я очень любил эти круизы. Сидишь с другом, пьешь пиво, болтаешь, а мимо справа и слева проплывает город, солнце светит, ветерок обдувает – красота!

Выходили всегда у Парка культуры и, не тратя времени, шли в “Пльзень”, здоровенную пивнуху. Наливали в автомате по полной кружке, заказывали большую тарелку креветок и вели бесконечные умные разговоры, прерываясь лишь на то, чтобы сбегать налить еще.

В пивной мы торчали часа два, после чего не спеша проходили через весь парк с аттракционами, лишь иногда останавливаясь, чтобы пострелять в тире.

Затем долго брели Нескучным садом, болтали, курили, приближаясь к заветной цели – живому уголку недалеко от Окружной железной дороги. Там в загончике жил пони, настоящий, маленький, с теплыми губами. Его сторожила какая-то ведьма, которая время от времени выбегала из своего сарая и с воплями била пони по крупу дубьем.

Ну, тут у каждого свое проявление любви к нашим меньшим братьям. Мы же с Андрюшей, чтобы не разбудить эту кикимору, тихим чмоканьем подзывали пони к ограде, гладили по холке, кормили леденцами и сигаретами.

Далее наш путь лежал через железнодорожный мост, тот самый, на котором в новом, модном кинофильме “ТАСС уполномочен заявить” наши отважные рыцари плаща и кинжала скрутили подлого американского шпиона.

Заканчивалось путешествие обычно у вестибюля станции метро “Спортивная”. Если оставались деньги, мы покупали в палатке по бутылке пепси-колы, если нет, то просто стояли и курили, разглядывая толпу. Народ тоже пил пепси, курил и общался. Как правило, публика была вызывающе нарядная, и мы глазели на модную в этом году одежду, обсуждая детали.

Потом каждый ехал к себе домой. Я – через весь город в Тушино, а Андрюша – до следующей остановки. Ну тут он всегда был хитрецом. Не помню, чтобы хоть одна прогулка завершилась вдали от его жилища.

Мне кажется, что если с ним посидеть в мюнхенском “Августинере”, то потом, выбираясь переулками, незаметно, за разговорами, через какое-то время все равно попадешь на Ломоносовский проспект.

* * *

В октябре я решил, что пора уходить. Пошел пятый год моей работы в реанимации. Всему, чему я хотел здесь научиться, я давно научился. Не существовало такой манипуляции врача-реаниматолога, которая не была бы мной освоена до автоматизма. От тоски я даже овладел люмбальной пункцией и скоро стал делать ее не хуже больничных неврологов. Несколько раз мне удавалось уговорить наших хирургов, и они подпольно брали меня ассистентом на большие операции.

Но без обучения в институте во всем этом не было особого смысла. Так, мелкий, ничего не меняющий штрих, доказательство самому себе. Когда-то, только поступив в училище, я опасался – а вдруг не выдержу вида крови? Вдруг не смогу сделать руками элементарные вещи? Поэтому, чтобы себя проверить, напросился на первой же практике, уже в середине сентября, работать санитаром в операционную.

Помню, как первый раз стоял у стола, где лежал молодой мужик, которому готовились произвести аппендэктомию, и страшно боялся, что, когда его начнут резать, я грохнусь в обморок. Не грохнулся. Даже потом потрогал пальцем ампутированный отросток. Ничего особенного. И тогда же остался с хирургической бригадой в ночь, они гнали меня домой, но я их все-таки уломал. А уже под утро упросил сестру в торакальном отделении, и она позволила сделать мой первый укол. Руки сразу стали чужие и ватные, ноги подкосились, во рту пересохло, а игла никак не хотела протыкать кожу. Но кое-как я уколол, и сразу стало легче. А когда после операций мне, как санитару, доверяли мыть кучу окровавленных инструментов, от счастья петь хотелось.

Сейчас я уже счет потерял самостоятельно сделанным трахеостомам, интубациям, не говоря о прочих мелочах. Но так получалось, что на этом моя большая медицинская мечта завершилась. Оставаться в реанимации дальше уже не было никакого смысла.