Юные садисты

– В данном случае она не ошибается: вы действительно говорите неправду. – Дука понизил голос, пытаясь хоть немного его смягчить. – То есть нет, вы не лжете, вы что-то недоговариваете, я же чувствую. Я вижу вас впервые в жизни, но чувствую: вы – честнейший человек и сами мучитесь тем, что умалчиваете о чем-то. Прошу вас, синьора, скажите все, ведь тут важна любая мелочь. Я, например, выяснил, что некая женщина-врач снабжала одного из парней наркотиками. Вы слишком хорошо изучили этих ребят, чтобы знать, кто из них балуется наркотиками и где он мог их добывать. Вы же мне сами сказали, что знаете их лучше, чем родители.

Молчание. От этого молчания до предела сгустилась атмосфера в комнате. Инспектор по делам несовершеннолетних Альберта Романи как-то странно улыбнулась, глядя на Дуку; глаза у нее были мутноватые, как у всех печеночников, а теперь их еще затуманили слезы, но улыбка не сползала с лица и в голосе не чувствовалось дрожи.

– Не думала, что бывают такие полицейские. Может, вы и не полицейский вовсе, слишком уж видите все насквозь. Я угадала, вы не настоящий полицейский?

Дука не ответил. Она немного помолчала, смахнула пальцами пелену слез и повторила уже без вопросительной интонации:

– Я угадала?

Дука с трудом выговорил:

– Когда-то я был врачом.

– Так я и знала. – На лице ее застыла маска подавленного страдания. – Врачи все чувствуют и видят насквозь, должно быть, вы были хорошим врачом.

Ливия отвернулась, чтобы скрыть, как глубоко она растрогана словами этой женщины. Ее так и подмывало подтвердить: да, он был хорошим врачом.

– Я не спрашиваю, почему вы оставили свою профессию, – устало продолжала инспекторша. – Наверное, на то были причины. К тому же я вряд ли имею право допрашивать полицейского, у меня сестра – гинеколог, и я, слава Богу, врачей повидала. Сама когда-то в молодости мечтала поступить на медицинский факультет, но отец сказал, что в Италии диплом женщине ни к чему – все равно выскочит замуж, пойдут дети и будет дома сидеть. Знаете, мой отец был человек необразованный, в молодости работал сапожником, потом открыл обувной магазин, дела пошли успешно, и он даже набрал денег, чтобы выучить сестру Эрнесту, а меня учить не захотел. «Так и быть, – говорит, – дам тебе денег на один год. Сдашь все экзамены – внесу за следующий, но если хоть один предмет провалишь – все, будешь сидеть дома, на кухне». И конечно, хоть я занималась как проклятая, но два экзамена все же завалила, пришлось довольствоваться дипломом педагогического училища. Много лет преподавала, потом окончила курсы инспекторов, даже в Германии на стажировке была. Две недели провела в исправительной колонии в Западном Берлине – это невероятно! Там были дети самых закоренелых преступников. У одного мать, чтобы освободиться от сутенера, заживо сожгла его, облив постель бензином. Никто из тех ребят не совершал ни краж, ни других преступлений, они были вполне социально здоровы, но психологически сам факт, что они являются детьми убийц, бандитов, извращенцев, насильников, шантажистов, – сам факт мог привести к личностным отклонениям. Вы не поверите, там не было даже отдаленного сходства с исправительным учреждением. Комфортабельная гостиница, окруженная огромным садом. В каждой комнате по три человека, на каждом этаже староста, выбранный из тех, у кого родители были самые отпетые, то есть из детей наиболее близких к падению...

Дука и Ливия слушали не просто терпеливо, а усердно. Ремесло ищейки, как и охотника, требует двух качеств: терпения и усердия. Если кто-то разговорился – выслушайте его до конца, в море слов вы наверняка выловите жемчужину истины, – вот они и ждали, когда же она сверкнет, эта жемчужина.