Юные жены

И вот домой прибыли четыре дюжины восхитительных небольших банок, полбочонка сахара и мальчик – собирать для Мег смородину. Убрав свои дивные волосы под тугую шапочку, с обнаженными по локоть руками и надев клетчатый фартук с нагрудником, придававший ей, несмотря на нагрудник, вполне кокетливый вид, юная хозяйка принялась за работу, нисколько не сомневаясь в успехе: разве она не сотню раз видела, как это делает Ханна? Целая армия банок поначалу несколько ее поразила, но Джон так любит смородиновое желе, а прелестные баночки будут так чудесно выглядеть на верхней полке, что Мег решила заполнить их все до одной и потратила весь долгий день, собирая, варя, процеживая и всячески возясь с этим желе. Она очень старалась, она советовалась с миссис Корнелиус, она ломала голову, пытаясь вспомнить, как это делала Ханна и что упустила из виду она сама, она переваривала и добавляла сахару и снова процеживала, но это ужасное варево никак не соглашалось «зажеливаться»!

Ах, как ей хотелось побежать домой, прямо так, в фартуке и прочем, и упросить маменьку подать ей руку помощи! Но ведь они с Джоном давно договорились никогда и никому не докучать своими проблемами, экспериментами или ссорами. Они даже посмеялись тогда над этим последним словом, будто подразумеваемая в нем идея противоречила здравому смыслу, однако они твердо держались своего решения и, когда только могли, обходились без помощи; впрочем, никто и не вмешивался в их дела, ибо такой план был принят по совету миссис Марч. Так что Мег в полном одиночестве сражалась с неподдающимся сладким месивом весь тот жаркий летний день напролет, а в пять часов уселась в своей перевернутой вверх дном кухоньке, ломая запятнанные соком руки, и зарыдала в голос.

Надо сказать, что на заре ее новой жизни Мег часто говорила: «Мой муж вправе приводить в дом кого-нибудь из друзей, когда ему заблагорассудится. Я буду всегда готова. Не будет никакой суеты и спешки, никаких выражений недовольства, никакой неловкости, только опрятный дом, веселая жена и вкусный обед. Джон, милый, никогда не спрашивай моего позволения, приглашай, кого захочешь, и будь уверен – я всегда с радостью стану приветствовать гостя».

Как очаровательно это звучало! Как же было Джону не сиять от гордости, услышав такие слова, как не почувствовать, что это за благословение – иметь такую превосходную жену! Однако хотя к ним время от времени приходили гости, никогда еще не случалось так, чтобы это было неожиданно, и Мег до сих пор не представлялось возможности отличиться. Так ведь всегда и бывает в сей юдоли слез: существует определенная закономерность в отношении таких вещей, чему мы можем лишь дивиться, о чем можем сожалеть, но что приходится переносить как можно достойнее.

Если бы Джон напрочь не забыл о смородиновом желе, было бы и в самом деле непростительно, что он из всех дней в году выбрал именно этот день для того, чтобы неожиданно привести друга обедать к себе домой. Поздравляя себя с тем, что утром он попросил жену приготовить прекрасный обед, уверенный, что все будет готово вовремя, минута в минуту, он пребывал в чудесном расположении духа, предвкушая восторг, который все это вызовет, когда его прелестная жена радостно выбежит ему навстречу; и он вел друга к своему особняку с неугасимым оптимизмом молодого супруга и хозяина дома.

Но наш мир – мир разочарований, как обнаружил Джон, когда оба они приблизились к «Давкоту». Парадная дверь его обычно стояла гостеприимно распахнутой. Сейчас она не просто была закрыта, но и заперта, а ступени крыльца все еще украшала вчерашняя грязь. Окна гостиной тоже были закрыты, занавеси задернуты, а в патио перед домом их глазам не предстало зрелище прелестной жены в белом, с шитьем в руках и увлекательно крохотным бантиком в волосах или ясноглазой хозяйки дома, с застенчивой улыбкой приветствующей гостя. Ничего подобного! Нигде не видно было ни души, кроме мальчика, спавшего под кустами смородины и казавшегося окровавленным.

– Боюсь, что-то случилось. Пройдите в сад, Скотт, пока я буду разыскивать миссис Брук, – сказал Джон, встревоженный тишиною и пустотой вокруг дома.

Он поспешно забежал за дом, ведомый терпким запахом жженого сахара. Мистер Скотт последовал за ним, с довольно странным выражением на лице. Он остановился несколько поодаль, когда Брук исчез, но со своего места мог и видеть, и слышать и, как холостяк, от души наслаждался предвкушением грядущей сцены.

На кухне царило смятение и отчаяние. Первая редакция желе тихо сочилось из одной банки в другую, вторая простерлась на полу, а третья весело подгорала на плите. Лотти, с поистине тевтонским флегматизмом, спокойно уплетала хлеб со смородиновым «вином», поскольку желе по-прежнему пребывало в безнадежно жидком состоянии, тогда как сама миссис Брук сидела, накинув передник на голову, и горько рыдала.

– Девочка моя дорогая, в чем дело? – вскричал Джон, врываясь в кухню и представляя себе ужасные картины обожженных рук, внезапных бедствий, да еще испытывая затаенный страх при мысли о нежданном госте в саду.