Юный свет

Мы вошли в комнату. На диване лежала плетеная сумка, на столе – стопка пеленок. Все выглажены. С крохотной малышкой на руках, завернутой в светло-желтое одеяло, мать стояла у окна, смотрела на улицу и раскачивалась в такт песенки по радио, тихонько подпевая при этом. Софи плюхнулась в кресло.

– Что случилось? Она заболела?

Наморщив лоб, мать повернула голову, но не произнесла ни слова.

– Смотри, она даже не плачет.

Софи поджала под себя ноги.

– Долго она у нас будет?

– Она спит.

Потом мать посмотрела на меня, мои грязные штаны, и у нее в глазах промелькнул оттенок раздражения.

– Позавтракал?

– Да, кукурузными хлопьями. А пятна – я не виноват. Толстый и Марондесы, я имею в виду, их было трое, а потом я упал в грязь и…

– Ладно, ладно, не так громко. – Она оглядела малышку, подтянула повыше край одеяла. – Для этого существует стиральная машина.

Она показала в угол, на подставку с цветами. Ее сигареты лежали рядом с горшком.

– Прикуришь мне? Умеешь?

– Кто? Я? Конечно…

Софи спрыгнула с кресла.

– Подожди, я зажгу!

Мать уставилась на нее.

– Тише, черт побери, – прошептала она, – я рада, что она наконец-то заснула.

Софи оттопырила нижнюю губу, чиркнула зажигалкой. Пламя взмыло вверх. Я выдохнул дым, не закашлявшись, а когда передавал сигарету матери, она слегка улыбнулась, одним уголком рта.

– Каков плод, таков и приплод. Ничего не поделаешь…

Прежде чем затянуться, она провела большим пальцем по фильтру, а моя сестра открыла сумку, изучая пузыречки и баночки.

– Мамочка, – она обнюхала соску медового цвета, осторожно лизнула ее языком, – ты же хотела что-то сказать Юлиану.

– Правда? Я хотела? – Запрокинув голову, мать выпустила дым к лампе вверх. Потом подмигнула мне. – Так, про что это мы… Я что-то запамятовала. Не поможешь мне, Юли? Ты ведь знаешь, что я хотела тебе сказать?

Я ухмыльнулся, а она сделала еще одну затяжку. Малышка пошевелилась под одеялом, крохотные ручки, показавшись из-под края одеяла, беспорядочно замахали в воздухе, и сразу после этого она начала кричать, правда, не очень громко. И звучало это словно издалека, с каким-то хрипом, как голоса в телефоне, который мы раньше мастерили из консервных молочных банок и веревок.

– Ну, началось. Подержи-ка!

Мать протянула мне сигарету, положила ребенка на стол и развернула одеяльце. Софи скривила физиономию.

– Обгадилась?

– Эй! – Кнопки на ползунках были из прозрачного пластика. – Как ты выражаешься?

– А что? Фрау Гимбель всегда так говорит. Коринна опять обгадилась.

– А мы так говорить не будем! – Она сложила пеленку конвертиком. – Последи, чтобы ребенок не упал.

И ушла сама в ванную.

Софи подошла к столу, склонилась над младенцем. Рот широко разинут, глаз не видно, голова красного цвета. Сестра сморщила нос, засунула язык за нижнюю губу и собезьянничала, подражая плачу малышки. При этом она приставила руки к вискам, изображая большие уши. Я пихнул ее.

Мать принесла губку и тазик с водой.

– Значит, Юли, слушай, что я тебе скажу. – Тремя пальцами она взяла малышку за ноги, приподняла ее и промыла ей попку. – Выходит так, что оперировать меня не будут. Но врач говорит, мне необходим отдых. Надо успокоить нервы. Поэтому мы могли бы поехать к бабушке и побыть у нее пару недель. Обидно лишь, что отпуск отцу сейчас не дадут. – Я сел на диван, а она посмотрела на меня, сдвинув брови. – Скажи, а чего это ты до сих пор держишь сигарету?

Рядом со спинкой стояла пепельница на ножке, и я положил сигарету туда. Потом потрогал головку ребенка, нежные черные волосики.

– Но он ведь может приезжать на выходные, правда?

Малышка опять заснула, а мать промокнула ее полотенцем насухо и достала из сумки баночку с присыпкой, но поизучала сначала этикетку.

– Смотри-ка, у вас была точно такая же.

Софи прыгала в кресле.

– Верхом, верхом, хочу верхом! А на море мы тоже поедем?

Мать пожала плечами.

– Посмотрим, если погода не испортится… Но насколько я знаю вашу бабушку, она за пределы своего птичника не выходит. А когда я приезжаю, она хочет, чтобы я все время была рядом с ней. Я уже представляю себе, как хожу целыми днями по комнатам с подносом и с кофейником.

Она пыталась открыть баночку, но у нее никак не получалось. Задумчиво глядя в окно, она откручивала резиновую крышку, хотя никакой резьбы там не было. Внезапно крышка сместилась и соскочила с баночки. Софи зажала от страха рот рукой.

Толстый слой белой детской пудры-присыпки накрыл ребенка. Лицо едва можно было разглядеть. Но моментально, буквально после следующего вдоха, из-под белого слоя показались две крошечные дырочки.

– О, нет! Боже всемогущий! – Мать в ужасе уставилась на нас. – Только не это. Быть такого не может! – Она говорила очень тихо. – Что же мне делать?

Ребенок лежал неподвижно. Слегка сучил ножками, двигал ротиком, присыпка перемешивалась со слюной. И это месиво стекало с уголков губ, оставляя на белом личике розоватый след. Волос тоже не было видно, а в глазницах присыпка лежала, словно мука в ложках. И оттуда торчала пара ресниц. Софи подошла к столу.

– У нее теперь пудра будет в легких, как угольная пыль у шахтеров, да? А как же она будет дышать?