Юный свет

Когда я спустился к воде, на пляже для нудистов никого не было. И Зорро тоже не было видно. Там, где лежал Толстый, трава была еще примята, рядом валялась смятая пачка сигарет и обгорелые спички. Чтобы лучше видеть, я приложил ладонь к глазам «козырьком». Но сомнений не оставалось: велосипед исчез.

Я собрал свои вещи, рванул через папоротник, звал Толстого. Но среди деревьев никого не было. Во мху валялся моток проволоки, дырявая вывеска с надписью «Лесничество», чей-то ботинок. Я продрался сквозь кустарник на берегу, осмотрел камыш и даже ступил ногами в мутно-зеленую воду. Но сквозь нее ничего не было видно уже на ширину ладони. Стиснув зубы, я тихонько выругался и пошел вперед, вспахивая ногами тину. О валявшемся там мусоре я совершенно не думал. Единственный предмет, на который я наступил, было старое колесо от мопеда, все спицы в водорослях.

Потом я оделся и побежал к большому озеру, уже почти целиком погрузившемуся в вечерние сумерки. Там стоял один-единственный автомобиль, Ford Taunus, дверцы открыты. Играло радио, а на больших пледах лежали две пары, тискались и обнимались. Пустые пивные бутылки воткнуты в песок горлышком вниз, золотистые колосья на этикетках блестят на солнце. Когда на них пала моя тень, один из мужиков поднял голову.

– Простите, вы не видели здесь трех ребят с четырьмя велосипедами? С ними еще собака. Они меня обокрали, а мне надо…

– Проваливай, малыш.

Мужчина с длинными вьющимися волосами и густыми усами заглядывал женщине в глаза. Она была в бикини, а он ласкал ей живот, выуживая травинки из пупка.

– Ты мешаешь.

– Я знаю. Но не могли бы вы мне помочь? Я попросил на время велосипед. У своего отца, а ему надо ехать на работу. Прямо сейчас! Ну что мне теперь делать…

Никто не прореагировал. Вторая пара целовалась, широко открывая рот. Щеки втянулись вовнутрь. Кучерявый просунул кончики пальцев под оборки бикини, женщина закрыла глаза, а я ушел прочь, выбежал по тропинке, заваленной мусором, на дорогу. На ней неподвижно сидели два зайца. Асфальт был теплый, солнце светило где-то за тополями, обрамлявшими на горизонте поля. Я приложил руки воронкой ко рту, еще не зная, в какую сторону кричать. Потом побежал.

В одной руке книга, в другой, под подбородком, концы подстилки, которую я накинул на плечи. Так ее было проще нести. И пока она развевалась у меня за спиной, я следил за ритмом шагов, шлепаньем сандалий по серо-черному покрытию дороги и кричал на самого себя, если вдруг замедлял шаг. Навстречу мне промчались две машины, но ни одна не проехала в нужном мне направлении.

Двор за строениями птицефермы был пуст, лишь тени в ямках на земле, и в свете заходящего солнца куриный пух на заборе из сетки казался еще белее. Пробегая мимо, я не уставал чихать. На лужайках по бокам прямой как стрела дороги стояли около цистерн с водой коровы, а на мосту через автобан уже зажглись фонари. Какие-то люди, облокотившись на парапет, махали вслед грузовикам.

Когда солнце скрылось за терриконами, я свернул в поселок. Наш дом стоял в темноте, во всяком случае, со стороны улицы. Перепрыгивая через две ступеньки, я взлетел наверх. Под конец ноги уже почти отказали мне. Маруша стояла на пороге своей комнаты, в руках раскрытая пудреница. Из кармана халатика торчала щетка для волос. Она качала головой.

– Представляю, в какой он был ярости.

Она ухмылялась со строгим выражением лица, рассматривая при этом мои искусанные ноги.

– Скажи спасибо, что у моего велосипеда не были спущены шины.

Не в состоянии что-либо ответить, я собрался отпереть дверь. Но она уже была чуть-чуть приоткрыта. Тяжело дыша, я уселся на столик перед диваном. Квартира стояла пустой и темной, пахло мылом и одеколоном для бритья. Отцовские сигареты лежали на табуретке, зажигалка поверх пачки, и лишь теперь, переведя дух, я заревел. Я ничего не мог с собой поделать. Слезы капали на газету.