Юный техник, 2007 № 06

— Прав! Ей-богу, прав! — воскликнул Хармс и с удовольствием прихлопнул ладонью по столу, так что звякнули чашки. — Запрягай!

Свинтус сидел у компьютера и по обыкновению общался в Интернете. Он был не в духе. Когда в комнате материализовались Кулибин и Хармс, Свинтус мастерил злобный комментарий к очередному креативу.

«Абламинго. Концентрация бездарности невыносима. Аффтар, ты убил мое драгоценное время. Выпей йаду», — вывел Свинтус и, почувствовав, как на душе становится легче, потянулся. В этот момент голос подал Хармс:

— Приветствуем вас, сударь, — сказал писатель, а Иван Петрович поклонился.

— Ф Бабруйск, жывотные!! — не поворачивая головы, угрюмо произнес Свинтус, добавив тише: — Достали, глюки!

— Прошу покорнейше простить, но разве мы не в Бобруевске? — Кулибин посмотрел на Хармса, и тот начал медленно заливаться краской.

Свинтус лениво обернулся, чтобы раз и навсегда развеять навязчивые слуховые галлюцинации:

— А не пойти ли вам…

При виде людей в несколько несовременных одеждах он осекся.

— Ахтунг! — прошептал Свинтус, и глаза его полезли на лоб. — Вас ист дас?

— Немец, — шепнул Хармс Кулибину и мигнул. — Разрешите представиться, майн намэ ист Даниил Хармс.

— Морозишь! — воскликнул Свинтус.

— А это товарищ мой, Иван Кулибин.

— Бугагаа! Кулибин! — обрадовался Свинтус, услышав знакомое имя (о Хармсе он раньше ничего не слышал).

Иван Петрович растерялся. Хармс пришел на выручку.

— Мы к вам прямиком из 1925 года, на машине времени.

— Только не мой мне мозг! — хмыкнул Свинтус.

«Прелюбопытнейшее наречие», — подумал Хармс и горячо добавил:

— Клянусь честью!

— Ы! Да ты креативщик, — присвистнул Свинтус. — И фрак у тебя симпатичный, — одобрил он, обходя Хармса кругом. — Как зовут?

— Я писатель Даниил Хармс, — заверил потомка Хармс. — Может, читали «Старуху»?

— «Старуху»? — задумался Свинтус, и высокий лоб его прорезала глубокая складка. — Неа, не осилил, слишкам много букаф.

— Простите? — не понял Хармс.

— Учи албанский, — отрезал Свинтус. — А тебе, Кулибин, респект, уважуха и медаль за отвагу! Грамотный ты чел! — расчувствовавшись. Свинтус затряс Кулибину руку.

Иван Петрович ничего не понял, но зарделся. Хармс спросил:

— Скажите, Северо-Американские Штаты еще существуют?

— Пендостан? Чего ему сделается!

— Однако! — воскликнул Хармс.

— Хотите батончег? — предложил Свинтус.

— С превеликим удовольствием, — согласился на всякий случай Хармс и подмигнул бледному Кулибину, мол, держись.

— Знакомы будем! — достав недоеденную конфету и разломив на три части, объявил Свинтус. — Свинтус!

— Очень приятно, а по батюшке?

— Поликарпыч, — добавил Свинтус и улыбнулся.

Стало заметно, что ему тоже приятно.

— Скажите, Свинтус Поликарпович, как живется вам, людям третьего тысячелетия?

— Тоесть кагдила? Ничего, вполне гламурненько.

Кулибин с Хармсом переглянулись. В подробности больше не вдавались — было неловко.

— Любопытная вещица, — сказал Хармс, меняя тему и рассматривая экран компьютера. На обоях изображался вставший на дыбы медведь и пара неглиже на лоне природы. — Примитивизм или сынишка нарисовал? — поинтересовался писатель.

— Ыыыы, ржунимогу! — покатился Свинтус. Однако, вспомнив, кто перед ним, взял себя в руки. — Джон Лурье, — пояснил он, — «Медвед с преведом», албанская версия.

«Да-с!» — подумал Хармс и замолчал.

Кулибин же тем временем сосредоточенно разглядывал поблескивающую серебром клавиатуру компьютера.

Назначение сего восхитительного предмета было ему неведомо, но он манил и возбуждал мыслительный процесс…

Говорить с потомком как будто было больше не о чем.

Да вот еще и Иван Петрович стал подавать Хармсу какие-то знаки глазами.

— Благодарю, Свинтус Поликарпович, за гостеприимство. Нам пора. Дорога долгая.

— Ну, ваще! Тока сели… — расстроился Свинтус, но спорить не стал. — Валяйте, — сказал он. — Пращурам могучий падонкаффский превед!

— Непременно, — вымученно улыбнулся Хармс и шагнул в матрицу. Позеленевший Кулибин не мешкая нажал кнопку «ПОЕХАЛИ».

— Как вы, голубчик? — спрашивал Кулибина переодевшийся в домашний халат Хармс. Приятели пили на кухне чай с молоком и баранками. Времена были смутные, разруха, но молоко и баранки в доме Хармса водились.

— П-помилуйте, братец, не мог я больше это все, — прихлебывая с блюдечка, отвечал Иван Петрович. — Даже катар желудка разболелся. Картинка эта срамная, прости господи! Неудобно… А вот штуковина на столе презанятная была…

— Ну, ладно, вы устали, идите спать, — ласково потрепал его по плечу писатель и, когда Кулибин ушел в почивальню, уселся за письменный стол карельской березы.

Вскоре была готова первая строфа стихотворения:

Прогулка
Шел медвед, вздув рога…
Стучала его одеревенелая нога.
Он был генералом, служил в кабаке,
Ходил по дорогам в ночном колпаке.
Увидя красотку, он гладил усы,
Трепал он бородку, смотрел на часы…