Юный техник, 2014 № 10

Недавно в Японии был создан полимер, который способен ритмично сокращаться за счет протекающих в нем автоколебательных химических реакций. Это заставило вспомнить, что первая реакция такого рода была открыта еще в 1951 году советским биохимиком Б. П. Белоусовым. Механизм процесса и его математическая модель спустя десять лет были описаны А. М. Жаботинским.

Химические автоколебательные процессы, объединенные под общим названием реакции Белоусова-Жаботинского, некоторое время были одним из самых популярных объектов исследования. С их помощью можно было изучать поведение сложных колебательных процессов, которые можно найти и в химии, и в физике, и в биологии. Потом, с развитием компьютеров, о колебательных реакциях как-то подзабыли. И, наверное, зря. История этого открытия весьма любопытна и поучительна.

Увлечение химией у 12-летнего москвича Бориса Белоусова началось при довольно странных обстоятельствах. В 1905 году вместе с тремя старшими братьями он попал в тюрьму за производство взрывчатки.

Взрывчаткой этой начиняли гранаты, которые использовали боевики на восставшей Пресне. Причем ребята производили небезопасные (во всех смыслах) опыты на чердаке большого дома, в котором проживала семья Белоусовых.

Семейство было благополучным. Отец работал банковским служащим. И, тем не менее, в деле по производству взрывчатки непосредственно участвовали четверо из пяти братьев Белоусовых.

Самый же старший брат, семнадцатилетний Александр, который, собственно, и подвиг своих родственников на производство взрывчатки для революционных целей, сумел скрыться от полиции. Шестнадцатилетний Сергей при аресте назвался чужим именем. Он считал, что товарищ, которого он таким образом прикрыл от преследований полиции, более нужен революционному делу. И пошел вместо него по этапу, а потом и погиб где-то в Сибири.

Несовершеннолетних Владимира и Бориса Белоусовых тоже полагалось выслать в Сибирь. Однако жандармы предложили матери юных революционеров еще один вариант — покинуть Россию. Семья выехала в Швейцарию.

Борис Белоусов в молодости.

В советское время легенду о том, что Борис Белоусов, живя в русской эмигрантской колонии в Цюрихе, играл в шахматы с В. И. Ульяновым-Лениным, рассказывали с великим почтением. Однако сам Борис к своему партнеру особого пиетета не испытывал. Рассказывал, что Ленин играл азартно и, когда начинал проигрывать, не брезговал психологическим прессингом — ругал противника на чем свет стоит. То ли по этой причине — кому нравится, когда его ругают, да еще по пустячному, в общем-то, поводу? — то ли к тому времени он уже имел иные соображения, но Борис Белоусов на том свою революционную деятельность закончил. В большевистскую партию он не вступал ни до 1917 года, ни после.

А поступил он в знаменитый Цюрихский политехнический институт. Причем поскольку платить за полноправное обучение у него не было возможности, то Борис воспользовался возможностью обучаться бесплатно, но без диплома, со справкой о прослушанных лекциях.

Закончив таким образом курс по химии, с началом Первой мировой войны Борис вернулся в Россию. Хотел пойти в армию добровольцем, но его не взяли — говорят, очень худому новобранцу не хватило веса до принятой тогда нормы. Тогда Борис Белоусов поступил на работу в химическую лабораторию металлургического завода Гужона (в советское время завод «Серп и Молот») и стал заниматься военной химией. Он разрабатывал способы борьбы с отравляющими веществами, думал над особыми составами для противогазов.

После революции Белоусов был зачислен в ряды Рабоче-крестьянской Красной армии, с 1923 года по рекомендации академика П. П. Лазарева преподавал химию командирам в Высшей военно-химической школе РККА, читал курс лекций по общей и специальной химии в школе усовершенствования командного состава РККА, а в 1933 году стал старшим преподавателем Военно-химической академии имени К. Е. Ворошилова.

Однако главным делом жизни Борис Павлович Белоусов считал научные исследования. Он автор множества научных статей. Впрочем, в силу их секретности, ни одна из публикаций не увидела свет в открытой печати. Материалы исследований печатались в виде закрытых инструкций под грифом «совершенно секретно».