Юный Владетель сокровищ. Легенды

Чудом спаслись, уцелели. Месяц на горке сидели, не пили, не спали, не ели, зато пожар переждали. Что ж они увидали? Деревья сгорели, не уцелели, осталось только одно, странным было оно, высокое, большое, красивое такое, а на ветках – плоды, пригодные для еды.

Перика глазки закрыла, очень худо ей было, а муж ее Перикон, учен, мозговит, умен, возьми и скажи птенцу:

– Поверь отцу, в этих самых плодах (я их едал в садах) сокрыто ученье. Но поимей терпенье – пока ты мал, несмышлен, в жизни неискушен, есть их нельзя никак, если ты не дурак.

– Ох, папочка попугай, не пугай меня, не ругай, хочу я плоды поклевать, ученье узнать!

– Нет, – отвечал отец. – Нет, и делу конец. Скажу тебе лишь одно, что знать не запрещено: в мудрости той повинно сердечко их, сердцевина.

– Поклюю и узнаю ученье!

– Ах, где же твое терпенье, смиренье, послушанье? Без них не бывает знанья.

– Станешь позеленей, станешь меня сильней – клюй, а пока нельзя. Так-то, друзья!

Птенец не унимался, бился, просил, метался, к дереву подлетал, ветки его клевал, и вот один плод упал, на землю свалился, по траве покатился. Донья Перикита, уже не очень сердита, от страха едва жива, взъерошилась, как сова.

Отец птенца побранил:

– Нет, что за пыл! Сиди и не летай, судьбу не искушай. Но плакал, молил птенец:

– Ах, отец мой, отец! Вечно мне все мешают, ничего не разрешают, дай же мне плод поклевать, это ученье узнать, не будь ты таким плохим!

– Вот вырастешь, станешь большим…- начал снова отец.

Но непокорный птенец полетел не в густую листву, а просто в траву, куда плод успел свалиться зеленый, словно птица, словно другой попугай.

– Больше меня не ругай!

Перика что-то смекнула, быстро вспорхнула, птенца обогнала (она ведь лучше летала), к плоду прилетела, села, что-то запела, крыльями плод закрыла. Трудно ей было! Сидит себе и сидит, притворилась, что спит.

Тут прилетел и птенец.

– Ты в точности как мой отец! Зеленый, как попугай. Но уж ты меня не ругай, я тебя буду клевать, чтобы ученье узнать.

– Пожалуйста, можешь клевать! (Это сказала мать.) Перепугался птенец, словно снова бранится отец. Испугался и кричит:

– Он что, сам говорит? Ох, я не могу! Ох, улечу, убегу! Где же твое ученье? Скажи, не хватает терпенья!

– Оно в сердцевине, в сердечке, внутри, будто пламя в печке.

– Помни, что я пытливый!

– Зато нетерпеливый.

– Сейчас тебя заклюю, шкурку твою пробью! Говори, а не ругай!

– Что за мерзостный попугай!

– Я попугай и есть, это большая честь, а ты – просто растенье. Нет, где тут взять терпенье!

– Я еще тебе и друг.

– С чего это вдруг?

– А ты подлети, послушай сердце мое и душу. Птенец плоду закричал:

– Если б я только знал, где же твое ученье! Какое уж тут терпенье!

– Ученье – в сердце, внутри. Иди и смотри. Донья Перикита хитра, умна, мозговита.

– Вот шесть муравьев идут, соврать не дадут.

Птенец уже и не рад – плоды ведь не говорят. Он про ученье забыл, крыльями глазки прикрыл, сидит, молчит, гадает, ничего не понимает; а донья Перикита (ни чуточки не сердита) тихонько усмехнулась, мыслям своим улыбнулась, вспорхнула и улетела, только и дела. Остались плод и птенец, да в сторонке -отец. Плод лежит на лугу.

– Ох, больше не могу! – стонет птенец, надрывается, ужасно сокрушается. – Говори со мной, не молчи, словно сова в ночи! А то я тебя склюю, просто убью!

Птенец за дело принялся, но, сколько он ни старался, плод молчал и молчал, больше не отвечал. Ни слова не говорит, лежит себе и лежит, а мякоть клочками летит, птенец клюет, надрывается, очень старается, да еще и бранится. Нет, что за глупая птица!

Плод на это ни слова. Птенец снова и снова клюнул, рассердился, совсем разъярился, а плод как молчал, так молчит, ни слова не говорит.

Но вот наконец увидел упрямый птенец какую-то круглую штучку, темную, словно тучка. «Что это, сердечко?»- спросил и клюнул что было сил. А потом поневоле, от страшной нежданной боли, запищал, закричал, заметался, ужасно испугался.

Перикита к нему спешит:

– Прости, сынок, что за вид?

– Ох, все у меня болит! Я думал, что сердце – пламень, а у этого – просто камень. Какое уж тут ученье, одно мученье! – охал-стонал птенец, но тут подлетел отец и сказал:

– Дорогой сынок, это и есть урок, это и есть ученье. Перетерпи мученье!

– Эй, кто стучится?

– Черные птицы. Поскорей открывай!

А дверца в рай не открывается шибко. Так, еле-еле, вроде щели, словно улыбка.

– Прошу, заходите, – привратник сказал и наказал:- Но не шумите и не сорите.

Птицы проворно вытерли лапки, поотряхнулись, переглянулись и сняли бы шапки, если бы их носили. Потом спросили:

– Простите, кто вы такой?

Привратник, немолодой, с большой бородой, ответил просто:

– Я Петр апостол. Сюда, любезные господа, поставил меня сам Бог, чтобы я рай стерег.

– Нельзя ль туда заглянуть?

– Можно, добрый вам путь. Только, чтобы войти, сперва заплати.

– Мы принесли табачок, – и, развязав платок, не слишком чистый, предъявили табачные листья.

Донья Птица спросила: – Тут престолы, власти иль силы? – Все, все тут есть, ангельских сил не счесть.