Юрек Рутц, Юрек Рутц, Юрек Рутц

Навстречу мне на большую застекленную веранду с приветливой улыбкой вышла Эмма Рутц. Как я и предположил во время телефонного разговора, она была довольно пожилой, но при этом оказалась неожиданно привлекательной. Маленькая, грациозная, с собранными в элегантную прическу кудряшками и эффектными чертами лица, она была одета в легкое ситцевое платье и вышитые бисером туфли-мокасины. Непохоже на траурное одеяние.

Она провела меня на веранду и удобно усадила за маленьким столиком, на котором стояли чашки, блюдца и тарелка с домашней выпечкой. И только когда она ушла в хижину, чтобы принести чай, в дальнем углу веранды я заметил еще одного человека - огромного седого старика в пижаме и купальном халате, сидевшего в кожаном кресле. Этот джентльмен не обращал на меня ни малейшего внимания. Казалось, он был полностью поглощен некоей разворачивавшейся во дворе невидимой сценой. Он качал головой, что-то бормоча и время от времени присвистывая сквозь зубы. Во дворе не происходило ничего, что я мог бы видеть, но откуда-то сбоку доносились звуки работающей тяжелой машины там, похоже, что-то строилось.

Вернувшись, Эмма кивком указала на старика и произнесла:

- Это мой муж, Юрек Рутц.

Я был слегка озадачен, так как не ожидал застать своего клиента еще тепленьким.

- Вы говорили о нем в прошедшем времени, - сказал я.

Она засмеялась.

- Правда? Просто оговорилась. А может, и нет. С практической точки зрения, моего мужа уже не существует. За последние несколько месяцев он не выразил ни одной ясной мысли. То, что вы видите перед собой, - сказала она, тонкой рукой указав на сидящую фигуру, - это, как вы однажды выразились не более, чем "каркас".

Я снова был ошеломлен. До сих пор мне никто никогда не цитировал меня самого.

- У него синдром Альцгеймера, - продолжала Эмма. - Причем на одной из последних стадий. А еще закупорка сердечных сосудов. Не говоря уж о раке предстательной железы и почечной недостаточности. Трудно предугадать, что убьет его первым. Мой муж никогда не ограничивался полумерами. - Она села и налила чаю. - Кстати, вам следует ориентироваться на январь, но если вы закончите раньше, мы сможем высечь надпись на камне.

Высечь на камне. Выражение, которое заставляет сердце писателя биться чаще. Я глянул на Юрека Рутца. Он смотрел прямо на нас.

- Хотите на него посмотреть? Он с той стороны. - Сказала Эмма.

- Камень?

Допив чай, мы обогнули хижину, пройдя мимо огорода и цветущих клумб. За ними обнаружилась большая нефритовая плита размером с тележку. Она была грубо обтесана - ей придали прямоугольную форму. Это был аляскинский нефрит, проинформировала меня Эмма Рутц, они нашли его на своем золотом прииске. Добираться туда - настоящий ад, уверила она меня. Нефрит на Аляске встречается повсеместно, но в основном низкого качества, слишком хрупкий для вырезания надписей, и слишком некрасивый, чтобы делать из него драгоценности. Но качество лежавшего передо мной образца было высоким. Это можно было заметить по квадратной площадке в центре плиты, где она была плоской и хорошо отполированной. Поверхность создавала иллюзию прозрачности, казалось, что смотришь сквозь толщу воды. И кто-то уже начал выводить там надпись. Очень умелой рукой заглавными буквами было вырезано имя ЮРЕК РУТЦ, а под ним - незаконченная строка даты: 9 сентября 1922 г. Ниже оставалось достаточно места для эпитафии из четырех строк.

Снова раздался звук работающей машины, на этот раз гораздо громче и совсем рядом. Я спросил об этом Эмму, и она поманила меня за собой, направившись в густой ивовый кустарник. Пройдя десяток метров, мы натолкнулись на автомобильную буровую установку. На дверце грузовика красовалась табличка с надписью "Гейзер Уэллс" и номер телефона. Оператор, завидев нас, выключил машину. Повернувшись ко мне, Эмма Рутц произнесла:

- Надеюсь, вы знакомы с мистером Буттитлем.

Я действительно был с ним знаком. По работе мне несколько раз приходилось иметь дело с Байроном П. Буттитлем. Помимо рытья колодцев, его фирма занимается бурением тестовых скважин в местах будущего строительства зданий для определения глубины, на которой пролегает вечная мерзлота. Нам такие тесты требовались постоянно. При ведении земельных дел необходимо знать состояние почвы, причем на довольно значительной глубине - ведь если под зданием находится ледяная линза, пусть даже в ста футах от поверхности, оно может просесть, покоситься, или даже совсем разрушиться.

Эмма Рутц спросила Байрона, как продвигается работа. Байрон бросил взгляд на меня, но она кивком его успокоила: можно говорить.

- Нашел мерзлоту на глубине шестидесяти футов, - сказал он. Затем прошел еще столько же, чтобы узнать, какой она толщины. Там она все еще продолжается.