При жизни, твое имя находится в твоих же руках, им может пользоваться любой, кто его знает. В смерти оно — последнее, что связывает тебя с жизнью, словно шнурок, привязанный к пальцу ноги спящего человека. Каждый раз, как мы произносим твое имя, шнурок натягивается. Если дергать его почаще — ты проснешься! И таким образом твоя дремлющая душа проснется и освободится от разрушающего влияния грез.
Такие люди, как Авраам Линкольн и Адольф Гитлер никогда не умрут по-настоящему, ибо в любой момент времени их имена слетают с губ миллионов людей, и так будет продолжаться сотни лет. Они живы не менее нас с вами, бездельничая в своих могилах и забавляясь над вечерними новостями.
— Так, — сказал я Эмме, с интересом ожидавшей моей реакции. — Так.
— Это может оказаться правдой, — ответила она. — Почему бы и нет?
Я внимательно посмотрел на нее.
— Вы в это верите?
— Вряд ли это имеет значение. Он — верит.
— Значит, моя маленькая эпитафия всего из четырех строк должна заставить губы миллионов людей произносить его имя? В течение столетий?
— А что нам еще остается? Ведь другого выхода нет! — Она смутилась. Подошел Байрон и положил руку ей на плечо.
— В это верю, например, я, — сказал он. — Верю во все, до единого слова. Юрек Рутц был умнейшим человеком из всех, кого я когда-либо знал.
Эмма продолжила:
— Ваша эпитафия — всего лишь маленькая, хотя и важная, часть большого плана. На самом деле, мистер Марусек, я ожидала, что вы слышали об этом у себя на работе. Аляскинский Краевой Музей Авиации?
Музей Авиации. Вот оно что. Теперь, когда она его упомянула, я вспомнил, что правление музея было крайне недовольно ситуацией с арендой помещения. Срок аренды подходил к концу, и в городе поговаривали о скором переезде музея.
— Юрек Рутц был одним из учредителей музея, — сказала Эмма. — И членом правления. Мы предлагаем им безвозмездно отдать нашу взлетно-посадочную полосу и двадцать акров земли, чтобы в дальнейшем музей располагался здесь.
Ага, подумал я. Новый музей, толпы туристов, и этот могильный камень, предусмотрительно установленный в самом центре музея.
— Вы для этого ищете вечную мерзлоту? — Спросил я Байрона. Определяете, где строить здание?
— Нет, — сказал он.
Снова заговорила Эмма, и я повернулся к ней:
— Мы собираемся сохранить мозг моего мужа и его душу до тех пор, пока медицина не достигнет такого уровня, чтобы вылечить его. — Вид у меня, очевидно, был растерянный, и Эмму это заметно разочаровало. — Мистер Марусек, я на самом деле не думала, что вам придется объяснять! Нанотехнология! Восстановление всего тела по фрагменту ДНК! Разве не об этом вы пишете в своих рассказах?
— Да, об этом. Но это же фантастика! До развития нанотехнологий еще десятки лет. Полвека, а то и больше. — Теперь я не только был смущен, но и начал нервничать. — Так, все-таки, о чем идет речь?
— О крионике, разумеется.
— Ах, о крионике! — воскликнул я с облегчением. Даже если не вспоминать эзотерическую писанину Юрека Рутца о тайной силе имен, беседа за столом становилась для меня чересчур пространной. Поэтому я с радостью вернул разговор на относительно твердую почву, к замораживанию мертвецов в контейнерах с жидким азотом.
— Итак, Юрек Рутц является членом "Алькора"? — Спросил я. — Почему вы мне не сказали? И разве вы не должны уже сейчас везти его в Аризону? Или они сами каждый раз присылают сюда, на Аляску, своих спецов?
Эмма и Байрон озадаченно переглянулись.
— Крионика. "Алькор", — сказал я. — Сосуды Дьюара с жидким азотом. Где они собираются делать промывку и первичную заливку? — Глядя на своих собеседников, я внезапно понял, что они понятия не имеют, о чем я говорю. И тут же до меня дошло, что имели ввиду они. — Вы хотите сказать, что собираетесь все сделать сами? Неужели вы и впрямь хотите заморозить его голову и опустить ее в тот колодец с мерзлотой? Пожалуйста, скажите "нет"!
— Юрек Рутц называл вечную мерзлоту крионикой для бедняков, — сказал Байрон.
— Нет, — ответил я. — Ничего подобного. Не существует вечной мерзлоты, которая обладала бы подходящей температурой. Кроме того, в условиях глобального потепления, вечная мерзлота на Аляске исчезает. Тает.
— Может быть, — произнес Байрон. — Но я добрался аж до скальной породы, и там сплошная мерзлота! Готов спорить: потребуется немало времени, чтобы все это растаяло.
— Это безумие, — сказал я. — Вы подумали о ледяных кристаллах? Чем вы воспользуетесь для защиты от переохлаждения?
— Вы об ожогах холодом? — Спросил Байрон. Его глаза блестели безумным светом. — Мы с Юреком Рутцем все рассчитали. Я погружу его голову в сахарный раствор и помещу в герметичную упаковку. Примерно так же делается мороженая лососина. Так что потом голова оттает без проблем.
— Вы собираетесь заморозить ее в холодильнике?