Юрьев день (СИ)

Я немного повернулся так, чтобы отцу была видна только правая половина моего лица. И три раза моргнул левым глазом.

— Три недели! — твердо заявил Николай. Что говорить дальше, он знал и сам, без моих подсказок.

— Потому что проблема сложная и потребует больших усилий, дабы в ней разобраться. Ведь вашему величеству нужны обоснованные рекомендации? Глупых советов, наверное, и без нас есть кому давать.

— Ладно, три, — согласился отец. — И когда только успел таких умных слов–то нахвататься… А ты, Алик, что скажешь? Справитесь?

— Справимся, если на эти три недели отменить дневные и вечерние занятия, оставив только утренние, — заявил я. — Иначе можем не успеть.

Теперь отец ответил не сразу, а после пары минут раздумий.

— Уговорил! — наконец решился он. — С маман сам поговорю. Но чтоб мне за вас краснеть не пришлось! Чтоб все было как… как… в общем, сами знаете как. Идите!

Смотреть документы мы решили в комнате для занятий Николая. Открыв папку, я довольно быстро нашел там искомое, то есть эскизный проект самолета Можайского. Именно эта бумага до двадцатого века не дожила, я мог сказать точно. Исследователям пришлось восстанавливать конструкцию по косвенным признакам, что оказалось непросто. Впрочем, у них в конце концов получилось довольно близко к оригиналу.

Я смотрел на чертеж, но не с целью вникнуть в подробности конструкции. А просто размышлял — что нам теперь делать? Вариантов вырисовалось три.

Первый — написать про это дело чистую правду. Мол, проект неудачный. Он не полетит из–за совершенно недостаточной тяги винтомоторной группы. Для того, чтобы эта конструкция даже в идеальных условиях смогла оторваться от земли, тягу надо увеличить раза в три как минимум. Если же аппарат как–то удастся поднять в воздух — например, методом разгона по наклонной полосе — то он, едва взлетев, тут же завалится набок, ибо у него нет ни поперечного угла V крыла, ни элеронов либо еще каких–нибудь элементов управления по крену. И ведь все это будет чистейшей правдой!

Однако такой вариант мне совершенно не нравился. Как же так — своими руками на корню зарубить первый в мире самолет, причем почти правильных очертаний! Только нелетающий. Нет, это не комильфо.

Второй вариант — оставить все как есть, то есть дать положительное заключение и не вмешиваться в процесс постройки и летных испытаний. Уже лучше, но тоже не годится, так как неудачные испытания станут серьезным ударом по нашему с Николаем имиджу, а удачные в таком варианте практически исключены.

И, наконец, третий путь. Вмешаться в процесс постройки, напрячь все силы и сделать так, чтобы это устройство все–таки полетело. Между прочим, не такая уж безнадежная задача. Дело в том, что творение Можайского по своим пропорциям гораздо больше напоминало экраноплан, нежели самолет. Ну так и пусть летает в режиме экраноплана! То есть низенько–низенько. Прекрасный вариант, но в три недели тут никак не уложишься. Да, но отец же дал нам их только на то, чтобы разобраться в проблеме! Вот, значит, мы и заявим — разобрались. Изделие перспективное, запросто может полететь, но только в случае, если будут проведены определенные доработки, список прилагается. Просим разрешить нам принять непосредственное участие в работах, иначе мы не можем гарантировать ожидаемый результат. Все!

Пока я раздумывал, Николай с надеждой смотрел на меня, но в конце концов не выдержал:

— Что же ты молчишь? Сможет оно летать или нет?

— Пока не знаю, надо построить модель этого уё… в смысле, аэроплана.

— Как ты его назвал?

— Аэропланом. Ведь он должен летать за счет обтекания поверхностей крыльев встречным воздухом. Воздух — «аэр», поверхность — «план». Согласен?

— Да…

— Значит, так — ты еще ножницы, нож, рубанок в руках держать не разучился?

— С тобой разучишься, как же!

— Тогда за тобой бумага. Пять больших листов папиросной, три обычной писчей, два картона. И нитки, возьмешь их у кастелянши. А я схожу в столярку за рейками и клеем. Встречаемся здесь, может, до темноты успеем начать.

Два дня после этого мы сразу после обеда уходили в комнату Ники, где до самого вечера резали, клеили и строгали. Пару раз к нам заглядывала мать, один раз — отец, но, посмотрев на наш творческий порыв, они тихо уходили, не мешая нам работать. Мелочь, то есть Георгия, Ксению и Михаила, к нам вообще не пускали. Наконец модель была готова. Я в последний раз проверил центровку и сказал:

— Вроде все в порядке, пошли испытывать.

— Куда?

— В коридор, естественно! Он достаточно длинный.

— А почему не на улицу?

— Потому что нам нужен абсолютно спокойный воздух, а там ветрено.

Мы вышли в коридор, и я несколько раз запустил модель вдоль него.

Естественно, никакого двигателя она не имела, так что просто планировала.

— Летает! — обрадовался Николай.

— Ага, а теперь осталось только понять закономерности ее полета.