Юрьев день (СИ)

Вообще–то шло лето тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, и мне не давало покоя смутное беспокойство. Вроде бы я уже достал отца до самых печенок своими предложениями о повышении безопасности железнодорожных поездок, так что императорский поезд теперь и без меня проверялся тщательно, а ездил со скоростью не более сорока километров в час. И между двумя паровозами была оборудована телефонная связь, причем с запасной линией. Однако ведь именно в этом году в другой истории царский поезд потерпел крушение под Харьковом, и семья императора не пострадала только чудом. Да и то не факт — Ксения потом всю жизнь имела проблемы с позвоночником. К тому же некоторые считают, что быстро убивший императора нефрит начал развиваться именно после страшного напряжения сил, когда Александр удерживал крышу развалившегося вагона, пока его жена и дети выбирались из–под обломков. Да, конечно, у нас все давно идет не так, как шло там, мне уже девятнадцать лет, и наворотить я успел немало всякого. Но мало ли, чем черт не шутит?

Отец, кстати, мое волнение прекрасно видел и даже как–то в сердцах заявил:

— Да когда же эти менделеевские геологи тебе этот, как его, гелий найдут? А то летали бы мы на дирижабле, и ты бы мне на мозги не капал. Ей–богу, это просто болезнь какая–то у тебя. И я ведь специально узнавал — ты на всех поездах ездишь совершенно спокойно, кроме этого!

— Предчувствие, — буркнул я.

— Оно, конечно, у тебя здорово работает, но что именно оно тебе говорит?

— Что езда со скоростью более сорока километров в час когда–нибудь обязательно кончится под откосом.

— Тьфу! Сам же видел — поезд теперь ездит медленно. Совсем медленно, мне аж в окно смотреть противно. Почти как черепаха. Хотя, конечно, польза от твоего нытья все же есть — вон сколько интересного про тарифы раскопал, Вышнеградский до сих пор в себя прийти не может.

— Это не я раскопал, а Витте.

— Что за жид такой?

— Он из давно обрусевших немцев, родился на Кавказе. Управляющий юго–западными железными дорогами.

— На Кавказе, говоришь? Интересные нынче немцы пошли. А пригласи–ка ты его в Ливадию где–нибудь в двадцатых числах августа, что–то мне захотелось с ним лично побеседовать. Вспомнил я его — это ведь он мне пару лет назад на своих дорогах запретил быстро ездить, а ты начал нудеть уже потом. Немец, значит? Ну–ну…

Вопреки моим опасениям до Крыма мы доехали нормально. И, если забежать немного вперед, то и вернулись тоже. А сам отдых был просто отличным. Впервые в новой жизни мне не хотелось на чем угодно побыстрее покинуть эту дыру и вернуться в Гатчину!

Юля вела себя безупречно. Она всегда оказывалась в пределах досягаемости, если в ней возникала нужда, и мгновенно куда–то исчезала, как только нам с Маришкой по тем или иным причинам приспичивало уединиться.

— Ты бы ей подарил что–нибудь, — как то раз заметила мне милая. — Она же вроде как твоя официальная любовница, а ходит в колье из поддельных рубинов! Правда, оно красивое, но все же. И вообще она замечательная девушка.

— Ну так узнай, есть ли в Ялте приличный ювелирный магазин, и как–нибудь втроем туда и сходим.

— Только Юле заранее ничего не говори! Устоим ей маленький сюрприз.

Он, надо сказать, удался. Балерина почти до самого конца была уверена, что ее пригласили для помощи в выборе украшений Маришке, а когда поняла, что, оказывается, выбирала для себя, была этим так потрясена, что чуть не вышла из роли прямо перед приказчиком. Но зато, когда спохватилась, каким жарким взглядом она меня окинула и с каким томным придыханием произнесла «дорогой, идем скорее домой, я просто изнемогаю от желания показать, как тебе благодарна»! Приказчик чуть не подавился слюной от зависти, а Маришка тайком показала Юле кулак.

Витте приехал в Ливадию двадцать пятого августа и прожил здесь три дня, за которые имел несколько продолжительных бесед с императором. Кажется, они друг другу понравились, так что, похоже, Сергея Юльевича и в этой истории ждет карьерный взлет, только без всякого крушения царского поезда.

А потом родитель учудил такое, что я даже удивился.

— Смотрю, хорошо тебе отдыхается, Алик, — заметил он, когда мы вечером вышли погулять к морю. — Весь прямо цветешь и даже поправился маленько. И совсем не ноешь, что тебе домой хочется. Думаешь, я не знаю, почему?

— Ваше величество, я же не дурак. Разумеется, вы все знаете, надеяться на иное было бы глупостью.

Про себя же я подумал — все–то оно, конечно, все, но что именно из всего?

— Ну так приведи свою подругу завтра к обеду, охота глянуть, кого ты себе выбрал, — огорошил меня отец.

— А что скажет маман?

— Она с младшими завтра с утра уезжает в Коктебель к Волошиным, это дня на два.

— Хорошо, приведу.

Да уж, думал я перед сном, вот он завтра и настанет, момент истины.

Притащу я во дворец Юлю, а тут вдруг окажется, что отец имел в виду Маришку! Вот финиш–то будет…