Юрьев день (СИ)

Я ходил и не чувствовал ни холода, ни слабости, ни усталости. Состояние было чем-то сродни медитации — у меня не было наушников, я забыл их взять с собой. В ушах не звучала их музыка, только звуки дождя и то, что звучит непосредственно в голове. А ещё то, как поёт и названивает по листьям и траве дождь. Я никуда не спешил. Никуда не опаздывал. Просто гулял… Мокрый до нитки, хлюпающий кроссовками, спокойный, созерцательный и счастливый…

Вернулся где-то уже под утро, когда уже рассветать начало и кончик солнечного диска уже начал угадываться где-то на линии горизонта, там, где эту линию не перекрывали московские дома… бедные мои «топтуны», устроил я им прогулочку! Ведь, сколько я гулял, столько с неба и лился дождь. А они — люди подневольные, они на службе, уйти не могут. Самое забавное было, что стоило мне зайти, как не прошло десяти минут, и он прекратился.

Не очень забавно было другое: с тряпкой потом по полу ползать и лужи вытирать, которые успели с меня на него натечь, пока я разувался, топал в душ, раздевался там, бросая свою мокрую до нитки одежду прямо в раковину. А так, неплохо погулял — развеялся, голову прочистил, новые интересные эмоции получил.

Интересно, что в мире писателя, несколько месяцев назад, когда я так же бродил под дождём, по пляжам и набережным Сириуса, я задрог так, что зуб на зуб не попадал. И это за жалкие полтора часа или даже меньше. А здесь, сегодня, я пробродил под дождём всю ночь. Под холодным октябрьским дождём. И мне… было комфортно. Не то, чтобы прям очень, но и бегом бежать домой, в тепло с осенней улицы не хотелось. А середина октября здесь, и начало января там — по температуре и прочим погодным условиям, вполне сопоставимы. Интересно, почему так? Результат диеты, по которой, здесь, я продвинулся куда дальше, чем там? Или молодой организм сам по себе прочнее, имеет лучшую терморегуляцию в сравнении с организмом почти сорокалетним, который до тридцати пяти лет подвергался активному загрязнению?

Не важно. Ведь, после душа и приведения в порядок полов, мне пора было уже собираться в школу, а у меня песня для Милютиной не записана!

Не факт, конечно, что та ей вообще будет интересна по выше уже означенным причинам, но — вдруг? Написать надо. Написать надо обязательно. Тем более, мне уже и самому стало интересно, что из всего этого может получиться. Как прозвучит и как будет принята эта песня, в этом мире. Сумеет ли повторить свой успех? А, если не Милютина, то, с теми деньгами, которые остались у меня после «петли», при желании, я смогу найти и другую звукозаписывающую студию в городе. И другой достаточно сильный женский голос. Подозреваю, что певичек, мечтающих о славе, ищущих себе интересную песню, в стране и городе достаточно.

* * *

Глава 18

* * *

'Усатый прапорщик, маньяк,

Сказал, что наши ягодицы

Должны все время находиться

Крепко сжатыми в кулак…' — сами собой всплыли в голове строчки из известной песни Сергея Трофимова. Только, у него это была весёлая, шутливая песня, а мне как-то совсем шутить не хотелось, ведь я смотрел на человека, которого убил. Да-да, того самого усатого прапорщика из охраны школы, которого сначала приложил стулом, а после уже лежащего на полу, добил очередью из АКС-74У, или как этот автомат здесь назывался? Как-то не удосужился узнать его правильного официального названия в этом мире. А то я его всё «сучка» да «сучка»… иные вон его ласково «Ксюхой» именуют…

Но, Бог бы с ним, как бы оно не называлось, это орудие, несущее боль и смерть, небрежно висящее сейчас на плече прапорщика, оформлявшего на хранение мои мобильник с фитнес-браслетом. Почему-то, была внутри уверенность, что это именно тот самый автомат, из которого, в пустом кабинете пустого школьного здания, я раздавал короткие контрольные очереди, обрывавшие жизни.

Тот самый автомат на плече того самого прапорщика. Очень странное чувство. Столько всего разного в нём понамешано: и чувство вины, и чувство облегчения, и некоторое недоумение. Ведь, это же, если подумать, первый человек из тех, кого я лично лишил жизни, которого я увидел после окончания «петли».

Наверное, мой взгляд был таким… странным. Или тяжёлым. Что прапорщик, имени которого я не знал, под этим взглядом явственно нервничал. А, когда я, после проведения и соблюдения всех положенных формальностей, прошёл дальше, даже поёжился и передёрнул плечами, думая, что я не вижу.

— Юра? Здравствуй, — раздался удивлённый голос Милютиной рядом со мной, настолько погрузившимся в свои мысли, что даже и не заметил её приближения.

— О, здравствуй, Алин, — улыбнулся я, подняв на неё глаза.

— Ты… ты вернулся? — чуть запнувшись, видимо, подбирая слова, спросила она слегка смущённо.

— Выпустили, — хмыкнул я. Потом вспомнил и спохватился. — Алин, извини, что из-за меня… извини, что доставил тебе неприятности.

— Ну, если под «неприятностями» ты подразумеваешь личный визит Князя к нам домой, то… побольше бы таких «неприятностей», — улыбнулась она. А я даже замер в непонимании. Она, что же, ничего не помнит? Или я чего-то не понимаю?