Юридическая психология

Примером подобного рода является самоубийство матроса N-ской учебной части Алексея С., по которому была назначена комплексная психолого-психиатрическая экспертиза.

Экспертное исследование (экспертиза проведена отделом судебной психиатрии судебно-медицинской экспертной службы Санкт-Петербурга) выявило следующие обстоятельства. Со слов матери, Алексей родился здоровым мальчиком, развивался нормально, рос в многодетной семье, говорить начал с четырех лет, несколько позже обычного. В школу пошел в 7 лет, учился неважно, оставался на второй год в 4-м и 6-м классах. По показаниям сверстников, Алеша был трудолюбив, по характеру очень спокоен, никаких отклонений в психике не проявлял, был жизнерадостным, никогда не высказывал мыслей о самоубийстве. Увлекался плаванием, техникой. В раннем детстве после конфликтов отмечалась небольшая замкнутость, но отходил быстро, постепенно с возрастом стал более уравновешенным и спокойным.

Родственники отмечают, что близких друзей у него не было, «просто были одноклассники». После вступления матери во второй брак ревниво относился к отчиму, но вскоре отношения наладились.

После окончания 6-го класса учился в УПК, получил специальность автослесаря, окончил 8-9-е классы вечерней школы. Согласно характеристике, за время учебы проявил себя с положительной стороны, активно участвовал в работе, среди товарищей пользовался авторитетом, показал хорошие знания на выпускных экзаменах. Отмечается, что иногда проявлял грубость и нетактичность по отношению к учителям. Близких отношений с девушками не имел, в злоупотреблении алкоголем, в употреблении наркотиков не замечен.

С. считал своим долгом отслужить в армии, не дождавшись повестки, сам явился в военкомат, попросился на флот, хотел служить на подводной лодке. В ноябре 1995 г. призван на военную службу, по результатам психофизиологического обследования определен в 1-ю (высшую) группу по нервно-психической устойчивости. По отзывам сослуживцев и командиров, за время службы зарекомендовал себя исполнительным, дисциплинированным матросом, замечаний не имел, был общительным, спокойным, миролюбивым, добродушным, в личных беседах на службу не жаловался, в конфликты не вступал, к командирам с просьбами и за помощью не обращался.

С. постоянно получал письма от матери и друзей, охотно отвечал. Из его писем, в отличие от показаний его сослуживцев и командиров, следует, что он испытывал определенные трудности в приспособлении к условиям службы. Алексей отмечает отсутствие контакта с сослуживцами, упоминает о неуставных отношениях в роте: «Здесь переводами <денежными> делимся напополам <со старослужащими>, а если нет, то все забирают», «...у нас сделали особый контроль за ротой из-за того, что синяков много», «...был день рождения у нашего "дедушки", так устал за этот вечер, как за целый день не уставал».

Письма С., а также его госпитализация в январе 1996 г. с диагнозом ОРЗ косвенно свидетельствуют о снижении его адаптационных возможностей, несмотря на то что в письмах нет того условного знака, о котором они с матерью заранее договорились на случай, если Алексей окажется в тяжелом положении. С. пытается представить эти факты как неизбежный атрибут армейской жизни: «...без трудностей и на гражданке нет жизни», «от тебя <матери> больней доставалось», однако в его объяснениях содержится оттенок безнадежности: «...это армия, и уже ничего не поделаешь» (курсив мой. — В. В.).

В начале марта 1996 г. С. получил телеграмму, что умер его дедушка, он несколько дней ходил расстроенный. В письме матери наряду с сожалением он выражает досаду: «Я тебе писал, чтобы ты вызов дала, а ты просто телеграмму дала... Надо было вызов делать, хоть домой съездил бы из этого дурдома...» До этого С. снова оказался в санчасти с диагнозом ОРВИ, сам он пишет: «Снова закосил и лег в санчасть. Ничего у меня не болит, просто в роте делать нечего, дурдом полнейший, все ходят как собаки злые... здесь лежать не скучно, с пацанами отношения не то что в роте, здесь все по-другому в лучшую сторону», «...говорили мне, что учебка — самое гнилое место на протяжении всей службы, а я, дурак, не верил, а зря...», «мне здесь все уже до такой степени надоело, хоть волком вой... Все равно, лишь бы уехать побыстрей, пока я здесь дураком не стал». Это уже свидетельствует о явной социально-психологической дезадаптации С., он находится в подавленном состоянии, разочарован, обессилен; не в силах выдержать ситуацию, он пытается вырваться из нее: ложится в санчасть, ухватывается за возможность поехать домой по вызову.

10 марта Алексей в составе команды из четырех человек был направлен в командировку на хозработы, чему он был рад, поехал с охотой. 13 марта предстояло возвращение. После обеда 12 марта С. в разговоре с напарником высказывал нежелание возвращаться в часть, работать в командировке ему понравилось, но о каких-либо намерениях он не говорил. Вечером 12-го сослуживцы отметили изменения в его поведении, С. был раздражен и замкнут, лег в одежде на чужую кровать, задремал, на просьбу перелечь неожиданно ответил грубостью, потом перелег, но снова не на свою кровать, направил лампу себе в лицо, на неоднократное требование выключить ее никак не реагировал, долго не спал. Утром 13-го в 6 часов сидел один на камбузе, развел огонь, включил чайник, на замечание вошедшего Б. о неаккуратно сложенных дровах раздраженно ответил грубостью, через некоторое время ушел, чисто за собой убрав. Около 8 часов С. обнаружили в туалете висящим в петле, в кармане была написанная его рукой записка: «Я не понял толк в жизни, зачем без толку жить».

Следствие не выявило каких-либо следов борьбы, сопротивления, фактов насилия над С. Психиатры пришли к заключению, что он психическим заболеванием не страдал, в состоянии временного болезненного расстройства психической деятельности не находился. По заключению эксперта-психолога, индивидуально-психологические особенности С. сензитивного (чувствительного) типа (эмоциональная уязвимость, интровертированность, пассивность, неконфликтность, нерешительность) в сочетании с чувством долга, исполнительностью, ответственностью обусловили в ситуации объективно неблагополучной внешней обстановки возникновение у С. состояния хронической фрустрации, неудовлетворенности, ограничивали его возможности выбора. Это кризисное состояние обострилось в преддверии очередного возвращения С. в стрессовые, фрустрирующие для него условия, что проявилось в его поведении в виде несвойственной ему раздражительности, сниженного настроения, отрешенности и отгороженности от окружающего. Данное состояние и явилось предрасполагающим к принятию решения о самоубийстве.

Допустимо предположить, что письма Алексея и показания его сослуживцев, отраженные в материалах данного дела, не в полной мере отражают ситуацию, сложившуюся вокруг С. накануне его смерти. При расследовании подобных дел показания солдат, особенно если они даны ими своим же командирам, часто весьма скупо отображают действительное положение дел. Специфика закрытых воинских коллективов может создать для следователя значительные сложности в расследовании подобного рода дел, требует особой тщательности и настойчивости в сборе материалов для экспертизы.