Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

Бобков не прогадал. Кадашев не прижился в системе тсбезо­пасности и через год с небольшим сам попросил подыскать ему другое место. На партийную работу его не пернули; как кандидата наук от­правили в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС заведовать отделом партийного строительства. Когда он стал болеть, то написал заявление с просьбой перевести его с номенклатурной должности зав­отделом (ему полагались соответствующие материальные блага) просто в научные сотрудники. Это единственный случай в истории института. Люди, его знавшие, говорили, что Александр Федорович человек ис­ключительно порядочный и честный.

С мая 1969 года пятое управление возглавил Филипп Денисович Бобков. Он проработает в управлении много лет и со временем станет генералом армии и первым заместителем председателя КГБ.

Георгий Арбатов пишет, что Андропов был доволен своей идеей, с радостью говорил:

— Работу с интеллигенцией я вывел из контрразведки. Нельзя же относиться к писателям и ученым как к потенциальным шпионам. Теперь все будет иначе, делами интеллигенции займутся иные люди, и упор будет делаться прежде всего на профилактику, на предотвраще­ние нежелательных явлений.

Юрий Владимирович обладал замечательным умением приспосаб­ливаться к собеседнику. Он так ловко вел беседу, что разные люди, часто с противоположными политическими взглядами, искренне считали председателя КГБ своим единомышленником.

Очень хорошо помню рассказ своего отца после встречи с Ан­дроповым. Решив конкретный вопрос, Юрий Владимирович завел разго­вор на общие темы. Отец мой, человек очень откровенный и открытый, заговорил о том, что нужны перемены. Почему бы на выборах выдви­гать не одного кандидата в депутаты (это же чистой воды профана­ция!), а как минимум двоих? Как раз готовились очередные выборы в Верховный Совет...

Андропов слушал его очень внимательно и, услышав эти слова, переспросил:

— Значит, вы тоже так считаете?

Отец ушел от Андропова воодушевленный и уверенный в том, что нашел в лице Юрия Владимировича единомышленника. Потом выясни­лось, что председатель КГБ считал любые политические реформы смер­тельно опасными для социалистического общества...

Нечего удивляться, что пятое управление КГБ приняло на себя функции политической полиции. Вот одна из первых акций новой структуры — записка в ЦК КПСС от 30 августа 1967 года:

«Комитет госбезопасности при Совете Министров СССР распола­гает данными, что доктор философских наук, завкафедрой философско­го факультета МГУ Зиновьев Александр Александрович, 1922 года ро­ждения, в период 1957—1958 годов принимал участие в сборищах моло­дых специалистов-философов, на которых он выступал с отрицательны­ми взглядами по отдельным вопросам теории марксизма-ленинизма.

В сентябре 1960 года в Москве в качестве автотуриста нахо­дился профессор Колумбийского университета Кляйн, который привез и вручил Зиновьеву письмо от американца Коми Дэвида. Кляйн и Коми известны органам госбезопасности как лица, принимавшие непосред­ственное участие в обработке и вербовке советских граждан для ра­боты на американскую разведку.

Анализ письма, добытого оперативным путем, показывает, что в нем затронуты вопросы, выходящие за рамки переписки научного ха­рактера. В частности, автор письма интересовался состоянием в СССР логики как науки, выменял отношение Зиновьева к теории марксиз­ма-лени низ-мв, просил установить работающих в советских научных учреждениях отдельных ученых и сообщить, над чем они работают.

Ответ на письмо, переданный Зиновьевым Кляни, был обнаружен в специально оборудованном тайнике в машине американца. С 1960 по 1965 год Зиновьев имел переписку с Кляйн и Коми, систематически посылал им советские издания по философской литературе.

В прошлом Зиновьев злоупотреблял спиртными напитками, на почве чего в его семье возникали ссоры. В настоящее время с женой Зиновьев находится в разводе».

Это совершенно жалкий донос, достойный пера коллеги-завист­ника, а не огромного учреждения, каким был комитет госбезопасно­сти. Но таков был реальный уровень работы пятого управления. Причем документ свидетельствует о масштабах слежки и агентурного аппарата, потому что философу Зиновьеву припоминались высказывания десятилетней давности. Становилось очевидным, что каждый контакт советского человека с иностранцем фиксировался и рассматривался как преступный...

Даже в ЦК, где пришлось заниматься этим доносом, сочли бу­магу неважной. Отдел науки и учебных заведений ЦК 6 октября 1967 года доложил:

«Зиновьев приглашался в Отдел науки и учебных заведений ЦК КПСС. В беседе и в объяснительной записке Зиновьев в основном под­твердил факты, указанные в информации Комитета госбезопасности, но рассматривал свою связь с Кляйн и Коми как с учеными.

Учитывая, что непосредственная связь Зиновьева с американ­цами Кляйн и Коми не поддерживается с 1965 года, считали бы воз­можным ограничиться проведенной беседой с Зиновьевым в Отделе науки и учебных заведений ЦК КПСС».