Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

— Нет, вы втроем обязательно поезжайте, не срывайте охоту, — настоял Рашидов.

В пятницу уехали. В субботу утром последовал срочный вызов по рации из Ташкента:

— Товарищ Рашидов просит немедленно вернуться в Ташкент. Вертолет за вами послали.

Заехали домой переодеться и побриться — и в ЦК. Там полный сбор республиканского руководства, все жалуются:

— Ждем уже два часа.

— Кого ждете?

— Вас.

В зале заседаний первый секретарь ЦК Шараф Рашидович Раши­дов сообщил, что поступила телеграмма от дорогого Леонида Ильича Брежнева в адрес известного резчика по дереву. Зачитал телеграмму и вручил мастеру подарок от генсека. Вся церемония заняла минут десять. Потом все разошлись...

А в Москву пошла анонимка: «Когда весь народ республики беззаветно трудится на уборке хлопка, три члена Бюро ЦК развлека­лись на охоте».

Нордман устроил расследование и легко выяснил, что анонимку подготовили в его собственном аппарате. Но расстаться с этими людьми ему запретили. Его вызвали в Москву, и заместитель предсе­дателя КГБ Чебриков сказал:

— Тебе надо уезжать из Узбекистана.

— А что произошло?

— Мог бы и не спрашивать. Рашидов поставил вопрос. Нордман вернулся в Ташкент, попросил Рашидова принять его, прямо спросил:

— Раз поставлен вопрос об освобождении меня от работы, прошу вас сказать, какие ко мне претензии как к председателю КГБ, как к коммунисту, как к человеку?

Рашидов как ни п чем не бывало сказал:

— Претензий к вам, Эдуард Болеславович, нет — ни как к ру­ководителю комитета, ни как к коммунисту и человеку. Вы честный человек. Вопроса о вашем освобождении я не ставил. Это Москва.

Тогда Нордман заговорил еще откровеннее:

— Когда я уеду, вам будут по-прежнему нашептывать, что я «качу бочку» на вас. Но я никому не позволю перечеркнуть мою сорокалетнюю службу отечеству. Я буду бороться и защищать свое имя. В этой борьбе я никого не пожалею, в том числе и вас. Говорю вам это заранее прямо и честно, как делал всегда.

Надо было видеть Рашидова, вспоминал Нордман. Белел, крас­нел, потел. Не привык руководитель Узбекистана к прямому разгово­ру. Слова генерала Нордмана подействовали. Анонимки на Нордмана из республики не приходили, а это дело хорошо было поставлено в рес­публике. Андропов понимал, что потерпел поражение, что Рашидов его переиграл.

— Ну, не мог же я из-за Эдуарда сталкиваться с Шара-фом Рашидовичем, — извиняющимся тоном сказал Андропов.

Став руководителем партии и государства, он решил взять ре­ванш. По словам его помощника Александрова-Агентова, Юрий Влади­мирович сам беседовал с Рашиловым. Разговаривали они один на один, но «Рашидов вышел из кабинета генерального секретаря бледный как бумага. Вскоре после этого он покончил с собой в Ташкенте»,

— Уже после смерти Рашидова, — рассказывал Лигачев, — мы отправили в Узбекистан комиссию. Она выявила грубейшие нарушения. Во-первых, громадные приписки хлопка, а Рашидов каждые два года получал орден Ленина за хлопок. Во-вторых, много родственных свя­зей в руководящих органах республики. В-третьих, процветали поборы и подношения. Скажем, отправляется жена Рашидова в поездку по об­ластям — раз едет жена царя, хана, значит, надо что-то дарить. Це­лые машины добра привозили...

Избранный к тому времени генеральным секретарем Константин Устинович Черненко не остановил расследование в Узбекистане. Оно продолжалось. Но материалы проверки не стали обсуждать на политбю­ро, а передали на рассмотрение партийного актива республики. Это означало, что Черненко не хотел шумного скандала. Итоги проверки подводились в Ташкенте на пленуме республиканского ЦК в июне 1984 года.

— Меня послали на этот пленум, — вспоминает Лигачев, — был очень острый разговор, многолюден отстранили от работы. Но потом, к сожалению, вмешалась команда Гдляна—Иванова, начали хватать лю­дей, измываться над ними — в общем, делали карьеру на «узбекском деле». Даже меня обвинили во взяточничестве...

Потом в Москве, на собрании аппарата ЦК КПСС в большом кон­ференц-зале Лигачев сделал доклад по итогам работы комиссии, рас­следовавшей в Узбекистане факты массовых приписок хлопка и неза­конного обогащения ряда должностных лиц. Лигачев называл факты, которые потрясли даже видавших виды партийных функционеров, гово­рил о том, что у местных руководителей по нескольку домов и машин, что многие построили себе настоящие особняки. А в Ташкенте полмил­лиона жителей живет без водопровода и канализации...

Местные партийные руководители установили полуфеодальный режим, распоряжаясь крестьянами как рабами. Милиция и прокуратура на местах были ручными, все они были тесно связаны между собой. Тогда же, после смерти Рашидова несколько тысяч партийных работни­ков сняли с должности. Полторы тысячи отдали под суд. Расследова­ние в Узбекистане не знало себе равных по масштабам — следователи добрались до первого секретаря ЦК, до секретарей и зампредов Сове­та министров республики. Вся неприкасаемая элита, секретари обко­мов и райкомов, министры, милицейские генералы один за другим ока­зывались на жестком стуле перед следователем.