Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

4 августа политбюро одобрило записку Андропова и поручило «Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка Ипатьева в порядке плановой реконструкции города». Решение было исполнено только через два года. Предшественник Ельцина на посту первого се­кретаря Яков Петрович Рябов утверждает, что постановление политбю­ро давно было получено в обкоме, но он не спешил его выполнить, потому что краеведы хотели сохранить дом как памятник истории. А Ельцин, напротив, проявил инициативу и снес дом. Борис Николаевич потом рассказывал, что на него Москва сильно давила, что он дважды отказывался исполнить приказ о сносе Дома Ипатьева, а потом все-таки капитулировал.

Литературный критик Михаил Лобанов возненавидел Андропова за то, что по указанию председателя КГБ ему «устроили идеологиче­скую норку с нешуточными политическими обвинениями».

«Андропов, — рассказывал Лобанов в газетном интервью, — бу­дучи председателем КГБ, в своих донесениях в ЦК именовал нас «ру­систами», вкладывая в это слово нелестный для нас смысл. «Духовны­ми аристократами» он называл, по словам Бурлацкого, своих советни­ков, консультантов — того же Бурлацкого, Арбатова, Бовина и так далее. В глазах этой идеологической обслуги мы были, шовинистами, фашистами. Но сама их биография, их роль в разрушении государства показывает, что за «духовные аристократы» окружали Андропова...»

Побяков имел в виду рассекреченную записку председателя КГБ.

28 марта 1981 года Андропов сообщал в ЦК:

- За последнее время в Москве и ряде других городов страны появилась новая тенденция в настроениях некоторолй части научной и творческой интеллигенции, именующую себя «русистами». Под лозунгом защиты русских национальных традиций они по существу занимаются активной антисоветской деятельностью. Развитие этой тенденции ак­тивно подстрекается и поощряется зарубежными идеологическими цен­трами, антисоветскими эмигрантскими организациями и буржуазными средствами массовой информации...

Противник рассматривает этих лиц как силу, способную ожи­вить антиобщественную деятельность в Советским Союзе на новой основе. Подчеркивается при этом, что указанная деятельность имеет место в иной, более важной среде, нежели потерпевшие разгром и дискредитировавшие себя в глазах общественного мнения так называе­мые «правозащитники».

Изучение обстановки среди «русистов» показывает, что круг их сторонников расширяется и, несмотря на неоднородность, обретает организационную форму... К «русистам» причисляют себя и разного рода карьеристы и неудачники, отдельные из которых нередко скаты­ваются на путь антисоветской деятельности».

Последнее замечание было, надо понимать, самым неприятным для националистов. Меньше всего им хотелось, чтобы их называли ка­рьеристами и неудачниками, хотя в данном случае офицеры пятого управления недалеки от истины.

«Русисты», говоря языком пятого управления, винили инород­цев в бедственном положении России, но прежде всего заботились о собственной комфортной жизни.

В апреле 1969 года уже упоминавшийся Валерий Ганичев, поэт Владимир Фирсов, прозаик Владимир Чивилихин и директор одного бол­гарского издательства приехали в гости к Михаилу Шолохову.

«Стол был по-русски щедро завален едой, — записал п дневни­ке Чивилихин, — и все так вкусно, что я давно не едал ни такого поросенка, ни огурчиков, ни рыбца, ни холодца».

Пили патриотически настроенные писатели «Курвуазье» и «Мартель». Заговорили о сложной ситуации в стране, о бедственном положении людей. Шолохов сказал:

— С мясом плохо в стране, товарищи. Рассказывают, что на­род по тарелкам ложками стучит в столовых рабочих кое-где. Это еще ничего! А вот если не по тарелкам да не ложками начнут стучать, тогда они, — он кивнул в потолок, — почувствуют.

И без перехода обратился к Фирсову и Чивилихину:

— Да вы пейте, пейте, это же французский коньяк, лучший. Вы это ведь, говорят, умеете делать.

Борьба с евреями стала методом завоевания места под солн­цем. Главной целью было оттеснить конкурентов, захватить хлебные должности и распределять теплые местечки среди своих. Даже в своем кругу менее талантливые пытались утопить более талантливых.

Новый главный редактор «Молодой гвардии» Анатолий Степано­вич Иванов пришел к заместителю заведующего отделом культуры ЦК Альберту Андреевичу Беляеву с жалобой:

— Присудили Валентину Распутину Государственную премию. А разве надо было повесть о дезертире так поддерживать? На чем вос­питывать патриотизм у молодежи будем? Разве дезертир может служить примером любви к родине?

Похоже, за этими рассуждениями о патриотизме стояла простая обида: почему премию дали ему, а не мне?

Известный литературный критик Игорь Александрович Дедков, который жил в Костроме, побывав в одном московском издательстве, записал в дневнике: