Юрий Долгорукий

В марте 1156 года в Киев из Новгорода выехал архиепископ Нифонт. По словам киевского летописца, он отправился в путь для встречи с митрополитом — «бяшеть бо ему весть, яко уже пошел есть митрополит». В Новгороде, однако, ходили и другие слухи: будто владыка сам собирается в Константинополь. С собой он увез казну, хранившуюся в новгородском Софийском соборе и, очевидно, предназначенную для передачи греческому иерарху в качестве традиционной дани Новгорода за несколько лет. Надо полагать, это и стало причиной появления слухов. «Инии же мнози глаголаху, яко полупив (ограбив. — А.К.) Святую Софию, пошьл Цесарюграду; и много глаголаху на нь», — свидетельствует новгородский летописец. Впрочем, сам он, ученик и ставленник Нифонта, с негодованием отвергал подобные наветы: по его словам, новгородцы «глаголаху» на владыку «собе на грех». «О сем бо разумети комуждо нас, — с пафосом восклицал он, — который епископ тако украси Святую Софию, притворы испьса (расписал. — А.К.), кивот створи и всю извъну (снаружи. — А.К.) украси!»^{325},[126] (Между прочим, имя этого летописца, а также некоторые биографические сведения о нем — редкий случай в истории русского летописания — нам достоверно известны. Похвала Нифонту, равно как и весь текст новгородской летописи за эти годы, принадлежат Герману Вояте, священнику новгородской церкви Святого Иакова. Он был рукоположен в сан епископом Нифонтом в 1144 году, в течение сорока пяти лет служил при этой церкви и скончался в 1188 году в Пскове, приняв перед кончиной пострижение в схиму.)

В Киев новгородский владыка прибыл в самом начале апреля. Он остановился в киевском Печерском монастыре — месте своего пострижения. Однако либо весть о том, что «уже пошел есть митрополит», оказалась преждевременной, либо Константин, выступив в путь, двигался очень медленно, но дождаться его новгородскому владыке было не суждено. 9 апреля он заболел и спустя тринадцать дней, 21 апреля, в субботу Светлой седмицы, скончался[127]. По сказанию летописи, за несколько дней до болезни блаженный Нифонт имел видение и духовное общение с преподобным Феодосием — одним из основателей Печерской обители. Явившись владыке в тонком сне, Феодосии и предсказал ему скорую кончину, а также то, что он будет погребен в монастырских пещерах^{326}.[128] Так и случилось.

Киевский книжник дал исключительно высокую оценку новгородскому владыке: «То бо Нифонт епископ бысть поборник всей Рускои земли, бысть бо ревнив по божественем…» Его еще при жизни именовали святым, ставя ему в заслугу прежде всего непреклонность в «деле» Климента Смолятича[129]. Новгородцы хотели перевезти тело почившего святителя в свой город, однако воля усопшего была объявлена, подтверждена его собственным предсмертным видением и, надо полагать, утверждена князем Юрием Долгоруким.

В лице новгородского владыки киевский князь потерял человека, близкого ему по взглядам и политическим пристрастиям. Это была действительно тяжелая утрата. Помимо прочего, она грозила осложнить положение Юрьева сына в Новгороде, ибо Нифонт был одним из наиболее влиятельных сторонников Юрия в этом городе.

* * *

Митрополит Константин прибыл в Киев летом или осенью 1156 года. Князь Юрий принял его со всеми возможными почестями: «срете его сам и з детми своими и з бояры честне, и в той день пирование светло бысть, и честь велиа святителю, и от всех радостне учествовася», — писал позднейший московский летописец. Для встречи греческого иерарха в Киев приехали и те епископы, которые в свое время отказались признавать права Климента Смолятича, Таковых, после кончины Нифонта, осталось всего двое — грек Мануил Смоленский и Косьма Полоцкий.

По прибытии в Киев Константин немедленно начал наводить порядок в делах вверенной ему Русской епархии. Однако меры, принятые им, оказались не вполне адекватными ситуации — не просто жесткими, но жесткими до крайности, можно сказать, исключительными. Прежде всего он подверг церковному отлучению — анафеме — самого Климента Смолятича как незаконного узурпатора митрополичьего престола. Его имя было изъято из списков русских митрополитов; все его деяния, в том числе рукоположения в священнический и диаконский сан, признаны незаконными. Константин «испровергъши Климову службу и ставления, — сообщает киевский летописец, — и створивше божественую службу и благословиша князя Дюргя Володимирича, а попом (в оригинале: потом. — А.К.) и дьяконом ставление отда, иже бе Клим ставил митрополит, писаша бо к нему рукописание на Клима»^{327}.[130] Иными словами, рукоположенные при Клименте священнослужители должны были письменно осудить прежнего митрополита, и только после этого новый глава Русской Церкви мог подтвердить их духовный сан или рукоположить их заново. Со своих кафедр были смещены те епископы, которые участвовали в церковном соборе, избравшем Климента в митрополиты. От них «рукописания» даже не требовали, ибо их преступление казалось несовместимым с их высоким духовным саном.