Юрий Долгорукий

Старший из Давыдовичей Владимир поддержал Всеволода во время похода на Киев. В благодарность новый киевский князь передал ему Чернигов — главный город своей волости. Но это немедленно рассорило Всеволода с его родным братом Игорем, следующим по старшинству из Ольговичей, которому Чернигов был обещан прежде. По вокняжении Всеволода Игорь явился к нему в Киев, напоминая о давнем обещании. «И не да ему (Всеволод Чернигова. — А.К.).., и свади (здесь: поссорил. — А.К.) братию, и тако отпусти е»^{130}. Игорю пришлось довольствоваться Северской землей с главным городом Новгородсеверским. И впоследствии Всеволод Ольгович будет проводить политику сталкивания интересов различных представителей своего семейства, стараясь ни в коем случае не допустить образования против себя единого фронта родных и двоюродных братьев. При этом Всеволод сделал попытку опереться на шурьев — князей Мстиславичей, и прежде всего Изяслава, которому он в свое время помог добыть владимиро-волынский стол. Но потеря Киева стала слишком сильным потрясением для Мономашичей. Им пришлось забыть о прежних противоречиях и объединиться в борьбе против нового киевского князя. А потому Изяслав Мстиславич ответил отказом на мирные предложения Всеволода.

«В се же лето седшю Всеволоду Киеве, — сообщает летописец, — и тогда нача слатися к Володимеричем и ко Мьстиславичема, хотя мира с ними, и вабяше (приглашая. — А. К,) князя Изяслава Мьстислав[ич]а из Володиме-ря. И не въсхотеша ко Всеволоду того створити, но съсыла-хуться сами межи собою, хотяче на нь пойти Киеву».

Всеволод решил нанести упреждающий удар. Тем более что таким способом, за счет присоединения волостей Мономашичей, он мог решить и свои собственные проблемы, удовлетворить амбиции братьев. Положение киевского князя — «старейшинствующего» среди князей — давало для этого известные основания. В свое время Владимир Мономах, став великим князем Киевским, сумел присоединить к своей волости Волынь, а Мстислав Великий — даже Полоцкую землю. «Глава черниговских князей, заняв стол киевский, мог лелеять самые широкие планы, — писал один из самых проницательных исследователей древней Руси А. Е. Пресняков, — мог чувствовать себя призванным к объединению… отчин старших Ярославичей в одной политической системе, построенной в духе Мономаха, но на более широком основании… И Всеволод Ольгович делает попытку вступить на путь Мономаха… попытку безнадежную, так как не имел он на самом деле ни одной из тех опор, на каких покоилось положение Мономаха: ни в солидарности своей семьи, ни в перевесе сил над другими князьями, ни в сочувствии населения…»^{131}

Летом 1139 года «нача» Всеволод Ольгович «замышляти на Володимериче и на Мстиславиче, надеяся силе своей и хоте сам всю землю держати с своею братьею», — свидетельствует летописец^{132}. Причем Всеволод чувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы начать военные действия одновременно на нескольких направлениях, препятствуя тем самым объединению князей «Мономахова племени». Его двоюродный брат Изяслав Давыдович вместе с половецкими отрядами двинулся к Владимиру-Волынскому, против князя Изяслава Мстиславича. Сам же Всеволод с братом Святославом выступил к Переяславлю, где княжил Андрей Владимирович Добрый.

Однако ни на одном из этих направлений успех не был достигнут. Посланное на Волынь войско дошло только до Горыни — пограничной реки между Киевской и Волынской землями и, «пополошившеся», повернуло обратно. Испугала ли их угроза ответных действий Изяслава Мстиславича, или же переполох случился по другой причине, летописи не объясняют.

Самому Всеволоду также не удалось добиться успеха. Он потребовал от Андрея добровольно оставить Переяславль и перейти на княжение в Курск (младший брат Всеволода Ольговича, князь Глеб Курский, умер осенью 1138 года). В Переяславле же должен был сесть на княжение Святослав Ольгович.

Трудно сказать, на что надеялся Всеволод. Может быть, на миролюбие и уступчивость Андрея, отнюдь не стяжавшего себе славу грозного воина? Тем более что одновременно Всеволод угрожал войной и Вячеславу Туровскому, и Ростиславу Смоленскому, и даже Юрию Суздальскому, так что надеяться на помощь братьев и племянников Андрею не приходилось. Но если так, то Всеволод явно просчитался. Добровольный отказ от «отчего» Переяславля лег бы несмываемым пятном позора и на самого Андрея Владимировича, и на все его семейство. Переяславль оставался родовым гнездом Мономашичей, их «отчиной» и «дединой», и Андрей — а вместе с ним и его дружина — готов был умереть за него.