Юрий Долгорукий и византийская принцесса

– Возвернусь? Да я еще здесь и не имею намерения выезжать отсюда до времени…

– Уедешь, потому как должен гнаться за убийцами.

– А куда?

– Сказано будет.

– Да и кто ведает, что они убежали? Может, сидят в Киеве, прячутся.

– В Киеве не спрячешься, вы со своим лекарем спрятались?

– А мы и не пробовали. Выбрали жилище, открытое всем ветрам.

– Жилище – да. А в монастыре? Нашли вас и там.

– Ты хотела меня убить.

– Дурень! Кабы хотела – давно бы убила.

– А Дулеба? Метал же Емец копье.

– Малость попугал. А то оба вы больно уж неповоротливы.

– Хочешь видеть, какой я быстрый?

– Уже увидела. Стой тут, дальше пойду одна. Приду к вам еще.

Она исчезла так же незаметно, как и появилась.

– Вот уж! – вздохнул Иваница.

А ночью Ойка прибежала снова. Она, видимо, обладала необъяснимым чутьем, потому что в темноте безошибочно узнала среди трех спящих в хижине Кричка именно Иваницу, потихоньку толкнула его, прошептала: «Выходи-ка со мною». Он проснулся мигом, решил, что это она пришла только к нему, потянулся рукой, чтобы схватить ее и, быть может, задержать здесь возле себя, потому что очень приятно ему было лежать под теплым мехом, а еще если бы там была девушка, то и вовсе было бы здорово! Однако Ойка и на этот раз оттолкнула его руку. «Выходи!»

Во дворе, ежась от холода, Иваница увидел рядом с Ойкой какого-то человека. В темноте он показался еще более хлипким и невзрачным, чем хитрый Никита, с которым они вели беседу на мосту.

– Ежели хотела, чтобы я тебя поцеловал, могла бы обойтись и без него, – недовольным тоном произнес Иваница.

– Будешь целовать, когда возвернешься в Киев, говорила уже тебе.

– Зачем возвращаться? Я ведь здесь.

– Был здесь, а теперь не будешь.

– Когда же должен ехать?

– А вот человек тебе скажет.

– Ежели не соврет, так скажет.

Человек, несмотря на свой убогий вид, тотчас же обиделся:

– А зачем мне врать?! Меня просили, я передал, а там пусть хоть земля провалится.

– Кто же тебя просил?

– Брат вот ее, Кузьма, брат вот этой девки, стало быть.

– Где ты его встретил?

– Там, где люди бродят. Подальше от князей да от бояр. Бежал он с монахом остроязыким, направлялись в Залесскую сторону, к Юрию Долгой Руке, в Суздаль, стало быть.

– Откуда ведомо тебе, что в Суздаль?

– А говорили. За язык не тянул. Сами сказали. Кузьма, стало быть, и сказал. Не сказал, стало быть, а попросил. Ты, говорит мне, все едино в Киев идешь, вот и найди в Киеве воеводу Войтишича, его там каждая собака знает, а у того Войтишича на дворе, стало быть, отец мой, то есть Кузьмин отец, Емец, дружинник есть слепой. Найдешь, говорит, и передай ему, Кузьма, мол, сын, просит прощения, искать его не нужно, потому как побежал к князю Юрию Суздальскому, а даст бог, то когда-нибудь возвернется, мол, в Киев, стало быть, со славой.

– Ты знал Кузьму раньше, что ли?

– Откуда бы мог знать? И в Киеве отродясь не был. Встретились, человек и попросил. А меня ежели кто попросит, то я… Мне что?

– И это он так вот сгоряча и выложил тебе все, как на исповеди: и кто такой, и куда путь держит? А теперь ты думаешь, тебе поверят?

– Стало быть, ты еще и не веришь? Ну и не нужно. Разве я платы от тебя хочу? Попросила девка, пришел, сказал тебе, хотя и тебя, стало быть, впервой вижу и не знаю, что ты и кто еси. Мое дело, стало быть, маленькое…

Человек повернулся и молча пошел своей дорогой.

– Эй, – тихонько позвал его Иваница, – куда же ты? Постой, мне надобно еще спросить.

– Наспрашивался уже вдоволь, – донеслось из темноты.

Человек исчез, будто его и не было никогда, и Иваница не поверил бы в это явление, если бы не стояла рядом с ним Ойка в белом своем козьем меху, а еще хотелось верить не только в самый разговор, но и в истинность слов человека, больно уж несчастным был он на вид. А таким Иваница верил всегда.

– Так мы поедем, – сказал Иваница девушке. – Может, и ты с нами? Если найдем твоего брата, что нам с ним делать?

– Не найдешь ты его.

– Вот уж! Почему же не найду?

– Спишь много. Когда ни приду – спишь.

– Вот уж! Я тебе покажу сейчас, что не сплю!

Он снова хотел было поймать ее за руку, но она увернулась, отбежала подальше, сказала строго:

– Поезжай. А захочешь возвернуться со своим лекарем, – буду ждать.

– Хоть прикоснуться к тебе, – заканючил Иваница.

– Тогда и прикоснешься. Князьям не позволяла, а уж тебе…

Исчезла – ни слуху ни духу. Иваница вздохнул, еще немного постоял, ибо не верил, что так бессмысленно закончится его приключение с этой норовистой девушкой, но не дождался ничего и пошел будить Дулеба.

Дулеб, услышав о новости, тотчас же велел седлать коней.

– Возвращаемся к князю Изяславу без промедления.

Иваница чесал затылок в темноте, кряхтел.

– Не очень мне охота выбираться из Киева, Дулеб…

– А что мы имеем здесь несделанное?

– Ты, может, и не имеешь, а я имею. Девку оставляю такую, что грех даже сказать! Тебе-то все равно, ты к девчатам равнодушен, а у меня душа разболелась. Нигде еще такого не было.

– Болела и у меня, – вздохнул Дулеб. – Не раз болела, а приходилось все бросать и так… Да и не так, а… Бежать пришлось, Иваница. Не знаешь ты об этом, и никто не знает…