Юрий Долгорукий и византийская принцесса

Гей, там, на лугах, на лугах широких,
Там же горить-сяэ терновий вогник,
Сам молод, гей, сам молод!
Сам молоденький на кониченьку,
Сам молод!
Коло вогню ходить широкий танок,
А в танку ходить княгиня Iванка,
На голiвоньцi сокола носить,
В правiй рученьцi коника водить,
В лiвiй рученьцi гусельки носить.
Нiхто не бачив, лиш княжi слуги,
Скоро ввидiли, князю сказали.
«Ой, їдьте, їдьте, Iванка зв'яжiте,
Iванка зв'яжiте, сюди приведiте.
Соколонька пустiте до сокiльницi,
Гусельки шмарте до гусельницi,
Коника вставте до кiнничейки».
Соколик квилить, головойки хоче,
Гусельки грають, Iванка споминають,
Коничок гребе, до поля хоче,
Iванко плаче, до милої хоче[3].

– Вот как, лекарь, у меня и князья беглые есть, не только смерды да рабы. Не слыхивал еще про князя Ивана Берладника? Это только в песне его поймали, песня всех ловит, будто сеть. А он ускользнул и пришел в нашу землю, как ни далека она, ибо никогда не далека для человека воля. Для князей тоже.

– Служил я деду Берладника – князю Володарю. Знаю весь род их.

– Так не откажешься поехать со мною к князю Ивану? Я как раз собрался к его людям. Люблю вельми его. Ты тоже, наверное, полюбишь?

– Лекарь должен любить всех людей, не одних лишь князей.

– А ежели убийца?

– И больного убийцу на ноги буду ставить.

– Чтобы отдать под меч здоровым? Гладя щеку, откусить нос? Говорят, у франков или же у английцев закон не дозволяет карать смертью невинную девушку. Тогда, чтобы угодить закону, палач насилует девушку, часто и под виселицей. Не слыхал про такое?

– Законы пишем не мы, их составляют властители мира, княже.

– Я таких не писал. Спроси моих людей, которые знают законы.

– Будет случай – спрошу.

Иваница во всем положился на Дулеба. В землях, густо заселенных людьми, он каждый раз чувствовал себя намного увереннее своего старшего товарища. Это правда, что Дулеб превосходил его опытом и знанием многих наук, простому человеку неведомых, даже по названию, зато Иваница побивал лекаря там, где речь шла о быстром сближении с людьми, в особенности же с девчатами. Взять хотя бы киевскую Ойку, которая навела их на след, да и неведомо еще, куда завела. Но как бы там ни было, а все это его, Иваницы, заслуга.

А вот здесь, в окружении мужчин, где не было никаких надежд на женщин, Иваница начисто растерял свою уверенность и равнодушную готовность принимать как должное все самое лучшее, что может дать жизнь; тут он сразу был отброшен на обочину, стал серым и неприметным; быть может, его слишком поспешное увлечение князем и его людьми тоже родилось из чувства подавленности, которое человек так или иначе должен был переживать здесь из-за своего полнейшего бессилия? И как же гордился теперь, в конце ужина, Иваница своим старшим товарищем Дулебом, который сумел держаться с высоким достоинством, так, что сам князь, судя по всему, проникся уважением к нему и уж вовсе неожиданно пригласил обоих, Дулеба и Иваницу, лечь спать вместе с ним в той самой баньке, где он днем парился и где теперь пол был застлан сосновыми ветками и покрыт кожухами.

Пока они укладывались, Вацьо присвечивал факелом. Раздеваться пришлось до пояса, потому что в баньке воздух был душным, тяжелым и словно бы каким-то липким, хоть ложись и умирай. Даже Иванице, непривычному к такому спанью, стало малость не по себе, и он снова с завистью взглянул на Дулеба, который сегодня во что бы то ни стало решил выдержать все испытания, предлагаемые князем, не подавая виду, со спокойным достоинством. А сам князь, у которого на диво молодым и здоровым было тело, ничего и не заметил: ни тесноты, ни душного воздуха, ни низкого потолка, с которого изредка капала вода, возникавшая из охлажденного пара.

«Вот счастливый человек, – думал о нем Дулеб, опытным оком окидывая фигуру Юрия. – У него тело, не изменяющееся с годами, не обрастающее жиром, как у большинства людей, которые имеют возможность сытно есть и вдоволь пить. Если и смерть придет, то застанет она это тело сильным, гибким, молодо-прекрасным, таким, как оно и жило, почти таким, как родилось! Вот жизнь и счастье!»

– Чего смотришь, лекарь? – спросил князь таким голосом, будто он не пил никакого пива и не сидел несколько часов за столом. – Хворости какие-нибудь на теле моем видишь?

– Никаких. Здоров еси, княже.

– А уже пятьдесят и семь имею! Тебе сколько?

– Четыре десятка!

– Ну, а твоему отроку, наверное, и двух десятков не наберется? засмеялся Юрий.