Юрий Емельянов. Троцкий. Мифы и личность

Поэтому Троцкий имел основание описывать свое детство в стиле воспоминаний помещичьего сына. Хотя он постарался воспроизвести немало эпизодов, которые должны были свидетельствовать о добрых отношениях между отцом и его наемными работниками отца, очевидно, что между ними был непреодолимый социальный барьер. Создается впечатление, что более близкие отношения у хозяев существовали лишь с главным приказчиком – Иваном Васильевичем Гребенем, которого Бронштейны ценили за необыкновенную смекалку и техническое мастерство. Однако, рассказывая о нем, Троцкий невольно сохранил, видимо привычное с детства, слегка снисходительное, ироничное отношение к этому умельцу, который якобы мечтал создать «вечный двигатель». Большинство же работников остались в воспоминаниях безымянными жалкими существами, замученными непосильной работой, босыми и оборванными, грязными и покрытыми паразитами. (Троцкий вспоминал: «В воскресные дни девушки искали в головах парней или друг у друга паразитов».) Трудно понять по этим описаниям, какие чувства несчастные люди вызывали у Лейбы: то ли жалость, то брезгливость?

Поднявшись по социальной лестнице и став владельцами Яновки, Бронштейны старались сохранить в поместье черты тогдашнего помещичьего дома. Хотя Троцкий в своей автобиографии не раз обращал внимание на щели в потолках дома, да прорехи в обивке дивана, очевидно, что дом в Яновке был обычным помещичьим зданием, а в нем стояла типичная для него городская мебель. Бронштейны стремились поддерживать в семье стиль жизни, резко отличавшийся от быта украинских и русских крестьян или евреев-колонистов Громоклеи. Дети находились под присмотром нянь. Их обучали музыке. В доме было немало русских книг и журналов. Мать Троцкого, Анна Бронштейн, родом из Одессы, любила читать художественные произведения и привила детям любовь к чтению. Как и во многих помещичьих семьях того времени дети пробовали сами писать. Лейба писал стихи и даже попытался издать домашний журнал. Троцкий признавал: «Сын зажиточного землевладельца, я принадлежал скорее к привилегированным, чем к угнетенным».

Круг общения Бронштейнов состоял, в основном, из окрестных богатых землевладельцев. Однако многие из этих людей, бывших недавно неоспоримыми хозяевами херсонских степей, выглядели, по описанию Троцкого, убого по сравнению с Бронштейнами и вызывали у него нескрываемую брезгливость. Наиболее ярким примером упадка местного дворянства стала для Троцкого семья Гертопановых. «Когда-то вся округа принадлежала этой семье. Теперь у стариков остались 400 десятин, но они заложены и перезаложены. Мой отец снимает эту землю, а арендные деньги идут в банк. Тимофей Исаевич жил тем, что писал крестьянам прошения, жалобы и письма. Приезжая к нам, он прятал в рукав табак и сахар. Так же поступала и жена его. Брызгаясь слюною, она рассказывала о своей юности, о рабынях, роялях, шелках и духах. Два сына их выросли почти неграмотными. Младший, Виктор, был учеником у нас в мастерской». Разорившиеся помещики распродавали остатки былой роскоши. У них Бронштейны приобрели мебель и клавесины.

Запомнилась Троцкому и старая полковница Яновская, которая приезжала в Яновку «получать арендную плату и поглядеть, все ли в порядке». Старушке оказывали почтительное внимание и готовили особую еду. Она «сдирала сухонькими ноготками со стволов застывшую древесную смолу и уверяла, что это самое лучшее лакомство». Но затем она уезжала и не появлялась по году и по полугоду, целиком оставляя ведение хозяйства в руках фактического владельца – Бронштейна.

Однако Бронштейны были не самыми богатыми землевладельцами Херсонщины. С детских лет Лейба Бронштейн узнал, что «особую группу составляли немцы-колонисты. Среди них были прямо богачи… Дома у них были из кирпича под зеленой и красной железной крышей, лошади породистые, сбруя исправная, рессорные повозки так и назывались немецкими фургонами… Над ними высилась фигура Фальцфейна, овечьего короля… Тянутся бесчисленные стада. – Чьи овцы? – Фальцфейна. Едут чумаки, везут сено, солому, полову. – Кому? Фальцфейну… Имя Фальцфейна звучало как топот десятков тысяч овечьих копыт, как блеянье бесчисленных овечьих голосов, как крик и свист степных чабанов с длинными гирлыгами за спиной, как лай бесчисленных овчарок. Сама степь выдыхала это имя в зной и в лютые морозы». Возможно, что быт немецких колонистов и богатство Фальцфейна служили Бронштейнам примерами для подражания и это повлияло на явную «германофилию» их сына, которая затем не раз проявлялась в его жизни.

Хотя Давиду Бронштейу было далеко до Фальцфейна, но его богатство быстро множилось. Троцкий замечал: «Октябрьская революция застала отца очень зажиточным человеком». Совершенно очевидно, что если бы не Октябрьская революция, то Давид Бронштейн смог бы передать свое процветающее хозяйство в наследство своим детям.