Юрий Гагарин

Я хочу сказать, что не надо упрощать, как некоторые упрощают коммунизм, считают его вроде анархическим обществом — сегодня человек здесь спит, кушает, а завтра будет в другом месте спать и кушать. Ничего подобного этого при коммунизме не будет, при коммунизме будет порядок, иначе это будет бродячее стадо людей, а не организованное коммунистическое общество. Об этом надо сказать, потому что еще есть обывательское представление о коммунизме, опошление его, отсюда и общие одеяла и пр. и пр. Нет, это будет организованное дисциплинированное общество, оно будет обеспечено всем, в чем люди нуждаются. Но если человек скажет: «дай мне птичьего молока», то ему можно сказать, что ты — дурак (22).

Завоевание космоса накрепко связалось тогда с построением коммунизма. <…> А вы вспомните! Для фанатов фантастики вообще сложилась четкая параллельная хронология: исследование гигантских планет Солнечной системы — это коммунизм в одной, отдельно взятой стране и мировое разоружение. Начало межзвездных перелетов, отмена границ и денег во всем мире. Интенсивное исследование Галактики — развитой всепланетный коммунизм… А те, кто таких изысков ведать не ведал, они же этим все равно дышали. Каждый новый полет ощущался не как победа в спорте и даже не как наращивание технического и военного могущества, но самое главное как несомненный признак того, что идет движение в будущее, к общей справедливости и общему счастью. В газетах это состояние называлось коммунизмом, но людям до названий и дела не было, плевать им на названия! Целью были общая справедливость и общее счастье. Идет движение! Шаг за шагом! Если мы луноход послали, значит, скоро здесь, на Земле, жизнь у всех у нас станет добрее и честнее. Поэтому космос так волновал всех (23).

Гагарин мечтательно проговорил:

— Сегодня нас, космонавтов-коммунистов, на съезде — девять. А через год, через два, через десять? А знаете, когда-нибудь через много-много лет состоится очередной съезд партии. И вот там внизу будут сидеть делегаты, прибывшие с Луны, Марса и Венеры (24).

Глава тринадцатая ГАГАРИН И ЕГО ТЕНЬ

Чтобы составить представление о жизни Гагарина в те семь лет, что прошли между его космическим полетом и гибелью, небесполезно просмотреть до слез смешной до сих пор фильм Г. Данелии «Тридцать три» (1965), в котором описана гротескная история рабочего Травкина из поселка Верхние Ямки, в одночасье ставшего самым популярным человеком в стране, а затем и в мире. У него обнаружен тридцать третий зуб: уникальная особенность, благодаря которой перед человечеством наверняка откроются самые радужные перспективы.

Радио, телевидение, газеты раздувают вокруг Травкина истерию. Его жизнь превращается в непрерывное турне; он вызывает обожание обывателей, его привозят в родной городок на правительственной «чайке», он — главная звезда новогоднего «Голубого огонька»; сотрудник местного музея пытается приобрести у жены права на его череп; комичная, нелепая по самой своей природе слава растет как снежный ком (пока не выясняется, что Травкин стал жертвой диагностической ошибки некомпетентных дантистов и зубов у него все-таки столько, сколько положено). При чем здесь Гагарин? Сейчас, пожалуй, и не догадаешься, а в 1965-м было очевидно, что «Тридцать три» — сатирическая комедия, высмеивающая культ космонавтов[47].

Авторы фильма не то чтобы намекают на то, что все космонавты — самозванцы, но дают понять, что, какими бы значительными ни были совершенные ими вселенские подвиги, достоинства их самих как личностей абсурдно раздуты, а те почести и привилегии, которые им достались, чересчур велики. И, уж в любом случае, тот, кто слишком долго живет на дивиденды от однажды совершенного подвига, выглядит смешным и жалким. Естественно, в какой-то момент в фильме Травкину попадается на глаза метафорическое зеркало: клетка с белкой в колесе.

Есть мнение, что если послеполетная жизнь Гагарина и представляет какой-либо интерес, то не для биографа, а для историка, исследующего повседневную жизнь советской элиты в 1960-е. Ведь после 1961 года Гагарин превратился в живой сувенир, а вся его деятельность, по сути, сводилась к тому, что он высаживал елочки, разрезал ленточки, целовался с королевами и киноартистками, ну и, по вечерам, прокручивал дырки в кителе для новых орденов; разве нет? Подобного рода представления стали возникать вовсе не задним числом; уже в 1963 году Гагарин и другие успевшие к тому времени слетать космонавты подвергаются резкой критике собственного начальства: «кушают, как верблюды», «стригут купоны», «присваивают чужой труд», «не пишут, а только подписывают», «работать не хотят», «занимаются тунеядством», «надо решить, какие у нас космонавты — разового или многоразового действия» (9).

И, конечно, несмотря на то, что Гагарин тщательно контролировал себя, чтобы никто не мог обвинить его в «зазнайстве», трудно было не увидеть, что Гагарин изменился.