Юрий Гагарин. Один полет и вся жизнь. Полная биография первого космонавта планеты Земля

Тарле, который ввел термин (теперь в патриотическом смысле) в книге «Нашествие Наполеона на Россию» (1938), а позднее использовал в контексте противостояния с Третьим рейхом: например, в статье «Война отечественная, война освободительная», опубликованной в газете «Известия» 6 июля 1941 года. Получается, что изменение историографической парадигмы, связанной с пересмотром основ советской идеологии, началось еще до войны с Германией.

Что же произошло? Почему потребовалось пересматривать идеологию, а вместе с ней историю и литературу? Ответ напрашивается: мировая революция, на которую рассчитывали большевики, откладывалась на неопределенный срок; фашизм оказался в глазах значительной части европейцев привлекательнее коммунизма; немецкий пролетариат, который считался в рамках прежних доктрин самым прогрессивным, вместо борьбы за светлое будущее поддержал построение нацистского государства; над СССР нависла угроза очередной войны, причем со всем миром сразу, – где было черпать идеи для единения и мобилизации советского общества в противостоянии с империалистами? Очевидно, в великодержавном патриотизме, являвшем беспримерный героизм русского народа со времен битвы на Чудском озере.

Особого накала апелляция к военным победам предков достигла, что логично, в первые месяцы Великой Отечественной войны. Исследователи отмечают рост количества публикаций, связанных с событиями 1812 года: переиздаются книги Тарле и других авторов, выходят совершенно новые, в которых рассказывается о забытых героях и полководцах, разгромивших Наполеона. Что характерно, во многих публикациях отдельно подчеркивалась благодетельность тактики Кутузова, решившегося на отступление и сдачу территорий, включая Москву. Как мы знаем сегодня, осенью 1941 года такой «кутузовский» сценарий был вполне реален.

В конечном итоге процесс добрался и до ревизии учебников, которые всё еще интерпретировали историю страны и литературы с устаревших позиций борьбы за мировую революцию. Интересное совпадение: именно в Саратове, куда был эвакуирован Ленинградский государственный университет (ЛГУ), его сотрудники – Григорий Александрович Гуковский и Владислав Евгеньевич Евгеньев-Максимов выпустили книгу «Любовь к родине в русской классической литературе» (1943), в которой задавался державно-патриотический тон. Жертвенность во имя России, а вовсе не ради победы мировой пролетарской революции, называлась в ней высшей добродетелью, которая превращала человека, к какому бы социальному классу он ни принадлежал, в подлинного героя. Обратите внимание, как говорит Юрий Гагарин о дворянах-офицерах из «Войны и мира». Если вы думаете, что такая интерпретация, без упоминания их эксплуататорской сущности, была возможна в начале 1930-х годов, то глубоко ошибаетесь.

В 1944 году политуправление Ленинградского фронта выпустило брошюру «Великие идеи патриотизма в творчестве русских классиков» майора Александра Григорьевича Дементьева, в будущем одного из авторов учебника по советской литературе для 10-го класса. В сравнительно небольшой работе Дементьев исчерпывающе охарактеризовал принципы, по которым в дальнейшем следовало оценивать дореволюционную литературу: «Патриотизм русских писателей – это не только чувство кровной связи с родиной, но и продуманное, вполне осознанное, цельное мировоззрение. Их патриотизм имел действенный характер, не удовлетворялся настоящим и был устремлен в будущее. ‹…› Русские писатели призывали к подвигу, к борьбе за лучшее и счастливое будущее родины».