Пушки грохотали где-то совсем рядом. Мы с Алексеем Ивановичем собрали всех ребятишек в одной комнате — опасались, как бы не выскочили, не угодили под шальную пулю, осколок.
Наступил вечер. А наутро в село вошли солдаты в серо-зеленых шинелях. Они врывались в дома, везде шарили, кричали:
— Где партизаны?
Партизан не находили, а вот вещи утаскивали, хватали кур, гусей, еду. Через три-четыре часа в доме не осталось ничего. Последний каравай я спрятала для ребятишек, но высокий белоглазый немец по запаху нашел его на печке.
Вдруг раздались выстрелы из недалекого Жуковского леса, что в трех километрах от Клушина. Хотелось верить, что наши вернулись. Но это приняли бой советские солдаты, попавшие в окружение. <…>
Наших бойцов было всего человек пятнадцать. Они погибли, но не сдались.
Фронт перекатился через нас. Артиллерийская канонада гремела рядом. Мы слушали, надеялись, что нас освободят. Но проходили дни, Красная Армия не возвращалась.
Под пятой оккупации
События разворачивались быстро. Через село поспешно прошли колонны грузовиков, торопливо провезли раненых. Все заговорили об эвакуации. Медлить было нельзя. Первым ушел с колхозным стадом дядя Паша. Собирались в путь-дорогу и мать с отцом, да не успели. Загремел гром артиллерийской канонады, небо окрасилось кровавым заревом пожаров, и в село неожиданно ворвались гитлеровские самокатчики. И пошла тут несусветная кутерьма. Начались повальные обыски: фашисты все партизан искали, а под шумок забирали хорошие вещи, не брезговали и одеждой, и обувью, и харчами.
Мы оставались «под немцем» долгих полтора года: с 12 октября 1941-го по 6 марта 1943 года. Каждый из этих дней оставил тяжелую отметину на сердце.
Фронт был рядом, в нескольких километрах от Клушина, но мы были где-то за чертой нормальной жизни.
Едва наступило лето сорок второго, прибывшие на постой гитлеровцы повыгоняли население из домов.
Алексей Иванович вырыл на огороде землянку. Она была глубокая, крыша в три наката. Вскоре пошли дожди, вода заливала пол, доходила до нар.
Сначала мы старались откачивать воду, выстраивались цепочкой и вычерпывали по сто ведер воды. Но вода не уходила. Тогда Алексей Иванович сказал: выроем другую. Вторая землянка спасала нас все дальнейшее время оккупации. Алексей Иванович рыл, приговаривал:
— Фашист нас уничтожить хочет, не поддадимся.
Фронт был все еще близко. Канонада грохотала, то отдаляясь, то приближаясь. К нам в землянку перебралась из соседнего дома Анна Григорьевна Сидорова.
— В тесноте, да не в обиде! — ответил Алексей Иванович на ее просьбу.
Потом пришла из недалекой деревни Пальки моя тетя Лена с внуком Геной. Юра нашел где-то «лимонку», а Генка вздумал ее отнять. Мальчишки подрались. Стоявшие у нас в избе фашисты, как увидели, из-за чего дерутся ребята, — врассыпную. А потом их командир вызвал Алексея Ивановича.
— Старуха и киндер — вон! Вон! Шнель! Шнель!
Я заплакала, стала ругать Юру, тетя Лена старалась успокоить меня.
— Мы пойдем к Шахматово.
До родных они не дошли…
Во время фашистской оккупации пережито жителями села было много. В память членов семьи Гагариных врезалось вражеское имя, без фамилии — Альберт. Это тот самый немец, который после того, как Гагарины были выгнаны из собственного дома на улицу и полтора года жили в землянке, поселился в их добротном доме и издевался даже над детьми. <…>