Юрий Гагарин

Его положили на каталку, закрыли до подбородка простыней, и, уже совершенно проваливаясь в забытье, Сергей Павлович смутно уловил, как его провезли мимо громыхнувшего лифта. Сердцем почуял — приехала Нина Ивановна. Но он уже совсем засыпал. А это кто склонился над ним в марлевых повязках, а может быть, в гермошлемах? Последнее, что уловили угасающие глаза, — огромный круг бестеневой лампы.

— Считайте, Сергей Павлович, считайте, — издалека донесся глухой голос.

— Десять, девять, восемь… четыре, три, один…

…Лежали на столике гагаринские часы, белела заправленная, пустая больничная кровать, и цикадное тиканье перерастало в удары метронома.

О смерти Сергея Павловича Юрий узнал в КБ, от одного из заместителей Главного конструктора. Не поверил. Не может быть! Немедленно выехал к Нине Ивановне. Та была без чувств. Значит, все-таки случилось то, чего никто не мог ожидать?

Вернулся домой. Стал мучительно припоминать последний час, когда виделись. Королев в шапке, в пальто со снежинками на воротнике, приобнял: «До скорой встречи, Юра…»

Невыносимо было смотреть с трибуны Мавзолея на красную урну. В цветах. В венках. Теперь, когда его нет, — вся страна узнала имя Главного конструктора, весь мир. Голос не слушался, когда Юрий подошел к микрофону:

— Велико наше горе в этот скорбный час, велика наша утрата. Но все советские специалисты, космонавты будут неуклонно продолжать и развивать дело, которому отдал свою славную жизнь Сергей Павлович…

Вернулся домой, никак не мог вспомнить, какую книгу видел на больничной тумбочке Королева. Только смутно вспоминались слова, прочитанные на закладке. О том, что каждый должен что-то оставить после себя — сына, книгу, выстроенный дом или сад… О том, чтобы во всем, к чему ты прикасался… оставалась частица самого тебя… О том, что если и существует способ добиться бессмертия… то он такой: рассыпаться во все стороны, засеять Вселенную…

«Мне кажется, что после смерти Сергея Павловича Королева что-то изменилось в Юре, — вспоминала Анна Тимофеевна. — Как бы это точнее передать? Посуровел, он, строже стал к себе. Не раз повторял, что неуютно ему как-то, что все почести за полеты — им, космонавтам. Даже в газете «Известия» писал: «Пишется очень много статей, очерков о космическом полете. И пишут все обо мне. Читаешь такой материал — и неудобно становится. Неудобно потому, что я выгляжу каким-то сверхидеальным человеком. Все у меня обязательно хорошо получалось. А у меня, как и у других людей, много ошибок».

Спасти от горя — Юрий это усвоил от матери — могла только работа. Он с головой ушел в учебу, в подготовку к полету на первом «Союзе» дублером Владимира Комарова.

Он любил его и уважал, пожалуй, больше, чем других. И помнил когда-то сказанное Комаровым:

«Любой из нас как бы ни был от природы талантлив и трудолюбив, многое теряет в глазах окружающих, если не усвоил накрепко такую науку: уважение других, личные успехи — все это приходит не по щучьему велению и чьему-то прошению. Это значит, что оказался толковым учеником человека, который ради твоего блага не жалел своих душевных сил и времени».

Таким человеком для них обоих был Сергей Павлович Королев.

14 апреля 1967 года Юрий Гагарин и Владимир Комаров вылетели в Байконур, чтобы готовиться к новому испытательному полету.

— Нам с тобой, Юра, придется подниматься на очень высокую гору. Тебе когда-нибудь приходилось просто так залезть на утес и посмотреть вокруг? Горизонт раздвигается, и видишь необъятный простор, как будто нет ему конца и края. Перед тобой расступаются горы, которые раньше закрывали обзор, и глаз ласкают, изумляют снежные пики, зеленые долины, светлые города, синие воды, почти сказочная гамма цветов и оттенков, и все увиденное словно приближается к тебе, принимает зримые, живые черты. Не правда ли, такое предстает перед нами с высоты космического полета? «Союз» поднимет нас еще выше, чем «Восток» и «Восход», вместе взятые.

Да, это был уже совершенно другой корабль. С многометровыми панелями-крыльями солнечных батарей он напоминал гигантскую птицу. Две просторные сферы: кабина экипажа — спускаемый аппарат и орбитальный отсек. Примерно малогабаритная двухкомнатная квартира. Даже меблирована: диванчик, напротив своеобразный рабочий кабинет, все отделано красным деревом, есть тут полка, где можно хранить книги и микрофильмы. В кабине экипажа — рабочее кресло, индикаторы, электронные счетно-решающие блоки, тумблеры, световое табло, ручки. «Союз» мог уже не просто лететь, но совершать маневры в космосе, изменять высоту орбиты, осуществлять поиск другого корабля и сближаться с ним.

Тренировки, тренировки, тренировки. Казалось, все проверено до мелочей, но Комаров неутомим и тащит Юру с собой. Снова взвывают генераторы, освещаются пульты. «Корабль» летит пока на Земле, повинуясь воле пилота. Виток. Еще виток — на сегодня, кажется, хватит.

23 апреля 1967 года с поднятой рукой Комаров «на трапе» прощается с провожающими, а с борта корабля передает:

— Самочувствие отличное, закрепился в кресле, у меня все в порядке, давайте сверку времени…