Юрий Гагарин

Продолжатель этих начинаний, совершивший пока что самый свой первый рейс на руках у матери в лошадиной повозке от Гжатского родильного дома до деревни Клушино, полеживал себе в люльке, подвешенной к потолку избы. Не понимая еще ни единого человеческого слова, он прислушивался к потрескиванию, доносившемуся из радиорепродуктора, укрепленного на стене.

Алексей Иванович покручивал винтик на нем — никак не удавалось наладить четкость и громкость, а передачу вели интересную, о том, как страна встречала героев челюскинской эпопеи.

Будя гудками тайгу, мчался в Москву дальневосточный экспресс. Ехавший в нем со своими товарищами Каманин отвечал на вопросы корреспондента:

— Ничего особенного мы не сделали. Мы только выполнили приказ партии и правительства. И легче нам было его выполнить потому, что за собою мы все время чувствовали вас, тысячи советских людей, всю нашу огромную страну…

Голос Каманина звучал в доме Гагариных. Капель падала с карниза, выстукивала что-то морзянкой о завалинку…

Конечно, теперь на расстоянии лет очень просто одно событие приладить к другому. Но ликование в том апреле тридцать четвертого!..

Случилось так, что рождение Юры Гагарина пророческим напутствием как бы приветствовал К. Э. Циолковский.

В первом номере журнале «Вокруг света» за 1934 год напечатана его статья «За атмосферу». Как сказано во вступлении, «знаменитый «патриарх звездоплавания» сжато излагает ряд мыслей по технике полета в мировое пространство, за пределы земной атмосферы. Статья рассматривает некоторые основные вопросы, относящиеся к проблеме звездоплавания, причем автор всюду обходится без математических формул. Очерк может служить введением в учение о ракетном движении и звездоплавании».

В стране, которая едва наладила производство своих тракторов, станков, автомобилей, нелегко воспринималось это «учение». Трудно было поверить в сказочно летящий «между орбитами каких-нибудь планет, например Земли и Марса, Марса и Юпитера, Земли и Венеры», дом-корабль. Что в нем «температура любая, всегда изменяемая. Вечный свет и темнота — по желанию. Несравненный покой тела (без тяжести давления и обвисания), несравненная легкость передвижения в жилище. Запас книг, картин и всяких развлечений… Всегда чистый воздух и избыток кислорода…»

Заворожив читателя картиной межзвездного плавания, Циолковский спускает его на землю: все будет так, как он нарисовал, но прежде необходимо сделать самое трудное: надо одолеть земное притяжение. «Как взобраться на небо? Ведь дорог туда нет. На аэростате невозможно подняться выше 50 километров. Так же и на аэроплане. Тот и другой поддерживаются воздухом. За атомосферой поднятие уже невозможно». Вот ежели приобрести скорость, которая в пять-восемь раз больше скорости самых совершенных военных снарядов… Такой скорости — от восьми до шестнадцати километров в секунду, — приходит он к выводу, может достичь реактивный снаряд. «Мы должны начать дело с более простого и доступного — с так называемых реактивных приборов или ракет».

Циолковский подробно описывает, что должно помещаться в «птицеподобном корпусе реактивного прибора».

Нет, не абстрактного звездоплавателя запускает в космос калужский ученый. Живой, земной человек полетит туда, и надо сделать все, чтобы он вернулся живым и невредимым. «Возвращение на свою планету можно сделать двумя способами: 1) контрвзрывами и 2) торможением в атмосфере благодаря ее сопротивлению».

Известно, что в разработке проекта полета человека в космос эта проблема — проблема благополучного возвращения на Землю — выдвигалась как самая главная.

«Трудности огромны, нет сомнения, — пишет К. Э. Циолковский, заключая статью. — Однако все со временем уладится и будет возможным».

Да, трудности ждали впереди невероятные и неизвестно когда исполнимые. Но доподлинно известно, что в тот день, когда родился Юрий Гагарин, Сергей Павлович Королев работал над докладом для созываемой в Ленинграде Академией наук СССР I Всесоюзной конференции по изучению стратосферы. Он командировался туда как специалист и консультант по вопросам реактивного полета. Королев в то время возглавлял разработку ракетных летательных аппаратов. Ему было двадцать семь лет.

Вызванивала трамваями, сыпала по водосточным трубам сбитой наледью и сосульками мартовская Москва. В комнатке, заваленной книгами и чертежами, сидел за столом кареглазый молодой человек и записывал передуманное многими днями.