Юрий Гагарин

Я думал, каким дьяволом надо быть, чтобы плавать под всеми парусами, а он, словно угадав мои мысли, воскликнул: «Вон там, впереди, идет «Пинта», и мы должны ее нагнать! Надо идти полным ходом, самым полным ходом!»

Да, ассоциативно возникшие представления в условиях изоляции достигают иногда почти вещной убедительности. И люди обычно понимают, что все это плоды воображения. Много позже Юрий узнал, что подобные представления называют эйдетическими. Обычно они свойственны юному возрасту, но могут возникать и у взрослых. Вспомним хотя бы, как А. Н. Толстой говорил о своих литературных героях: «Я физически видел их». Другой русский писатель, И. А. Гончаров, признавался: «Лица не дают покоя, пристают, позируют в сценах; я слышу отрывки их разговоров, и мне часто казалось, прости господи, что я это не выдумываю, а что это носится в воздухе около меня и мне только надо смотреть и вдумываться».

…Итак, Юрий вошел в комнату, по которой можно было сделать не больше трех шагов, сел в кресло, осмотрелся: два ящика на полу — камеры кондиционирования, у него будет своя атмосфера, небольшой стол с микрофоном, вверху часы, единственный источник звуков, который не удалось заглушить. На столе кнопки, лампочки, провода датчиков. Слева на стене — так называемая черно-красная таблица Шульца. В ней сорок девять квадратов: двадцать пять с черными цифрами и двадцать четыре с красными. Цифры распределены беспорядочно. Задача: показывая указкой, складывать цифры с таким расчетом, чтобы их сумма равнялась двадцати пяти, при этом черные надо называть в возрастающем порядке, а красные — в убывающем. И все это при полной тишине или звуковых, или световых помехах. Ту же самую таблицу может читать вслух другой человек, голос которого записан на пленку, но не в такт или в том темпе. Много всего уготовано, чтобы сбить испытуемого с толку.

Юрий до мельчайших подробностей вспомнил, что рассказывал о своих ощущениях Валерий Быковский, первый попавший в сурдокамеру и просидевший там так долго, что вышел оттуда с кудрявой черной бородой.

— Главное — не теряться, — говорил Валерий. — Придумай что-нибудь такое, чтобы ты был не один, — и смеялся дробно, тихо, — иногда бывает полезно пообщаться с самим собой…

Да, это знакомо еще по курсантским временам, когда стоя на посту ночью возле какого-нибудь вещевого склада, скрадывал часы одиночества последовательным, цепочка за цепочку цеплявшимся воображением. Например, о том, как пошли в школу в Клушине, а что было потом? Ах да, самолеты на луговине, летчики, сияющие на их гимнастерках ордена, пожар, обугленный глобус, коптюшка в землянке, вкус теплой от дыма лепешки. Он как бы вытягивал пережитое в Клушине, втискивал в два постовых часа и не успевал опомниться — словно прошли какие-то три-четыре минуты, как, мигая фонариком, шла смена. «Стой, кто идет?» — «Разводящий!» Из темноты по всем правилам устава высвечивалось фонарем лицо однокашника. Он подходил, ставил другого курсанта и уводил Юрия. Сколько на тех постах было вновь пережитого? Это уже вошло в привычку — наполнять время, особенно тягостное, ожидательное, воспоминаниями.

«Оставаясь в полном одиночестве, — писал Юрий, — человек обычно думает о прошлом, ворошит свою жизнь. А я думал о будущем, о том, что мне предстоит в полете, если мне его доверят. С детства я был наделен воображением и, сидя в этой отделенной от всего на свете камере, представлял себе, что нахожусь в летящем космическом корабле. Я закрывал глаза и в полной темноте видел, как подо мной проносятся материки и океаны, как сменяется день и ночь и где-то далеко внизу светится золотая россыпь огней ночных городов. И хотя я никогда не был за границей, в своем воображении пролетал над Лондоном, Римом, Парижем, над родным Гжатском… Все это помогало переносить тяготы одиночества».

И еще ему, конечно, помогала самодисциплина, привычка устанавливать для самого себя жесткий распорядок. Правда, время могли изменить перестановкой часов, сдвинуть стрелки с ночи на полдень, с утра на сумерки. Но у Юрия было сильное ощущение времени. Не деревенский ли петушок пробуждал его в сурдокамере, ведь там, в Клушине, выгоняли коров в стадо не по часам, а по рожку пастуха.

В 8.00 — подъем, зарядка, в 8.40 — завтрак, как жаль, что не из поджаристых беляшей, приготовляемых Валей, а в виде «зубной пасты», только разного вкуса. Из одной вроде пюре картофеля, из другой — шоколад, из третьей — подобие черносмородинового киселя. Количество тюбиков уменьшается, когда они кончатся — Юрия, видимо, выпустят на свободу. Но пока их столько, что хватило бы на продажу в гастрономе.

Теперь надо на столе нажать все три кнопки — белую, красную, синюю.

— Земля, я космонавт, передаю сообщения. Температура в камере 27 градусов. Давление обычное. На первом влагомере 74 процента, на втором — 61. Самочувствие нормальное. Все идет хорошо.

Он знает, его видят, а он — никого.

— Возьмите указку, начнем работать с таблицей.