Юрий Лотман в моей жизни. Воспоминания, дневники, письма

Частые приезды в Москву Ю.М. использовал, чтобы увидеться с авторами «Трудов» и «Семиотик». В Москве, кроме Б.А. Успенского, жили В.В. Иванов, В.Н. Топоров и другие. Институт славяноведения был местом частых собраний. Там после безвременной кончины высоко ценимого Юрой И. Ревзина[90], регулярно устраивались Ревзинские чтения, на которых Ю.М. неизменно выступал. Начав работать с Игнатьевым[91] и институтом авиаприборостроения в Ленинграде, он приезжал к академику Бергу[92], встречался с Ю. Шрейдером[93] и математиками. Он считал, что бионика не оправдала надежд. Она кое-что дала биологам и ничего – кибернетикам. Моделировать человеческий организм оказалось делом очень трудным. А вот модели искусства, которые, с одной стороны, не являются живым объектом, но, с другой стороны, человеком созданы, могут быть продуктивным объектом исследования для кибернетиков. Так что Ю.М. с удовольствием работал с ними. Не всегда эти выступления в Москве его удовлетворяли, не все его идеи были понятны аудитории. Но брался Ю.М. за новое для себя дело с большим энтузиазмом. Кроме всего прочего, это давало ему возможность чаще бывать в Москве. Когда союз с Игнатьевым распался, кончились и командировки…

Когда Успенский оставил работу в лаборатории МГУ, выступления Ю.М. там стали редки. Иногда Юра приезжал в Москву просто, чтобы нам повидаться. При этом принимал приглашения, которые ему были вовсе не интересны.

Так было в 1976 году. «Круглый стол» журнала «Вопросы литературы» собрал, по меткому слову Юры, «половину братьев Стругацких», Мамардашвили, Данина и других. Предметом обсуждения было что-то вроде «Литературоведение и НТР». Мрачный и уставший, Ю.М. развеселился, услышав, что Дэй «призывает ученых к терпимости, когда структуралисты ведут активное наступление». Мгновенная способность к каламбурам не подвела его и тут: «В доме терпимости, конечно, нужно проявлять терпимость», – говорил он мне потом. Когда предложили какие-то очень дорогие бутерброды, он спросил: «Интересно, за счет какой статьи это угощение? Вероятно, за счет передовой?»

А вот литературный музей на Петровке, в котором тогда работал А. Гуревич, Ю.М. любил и выступал там с удовольствием. Милые молодые дамы, сотрудницы музея, особенно сердечно принимали Ю.М. Однажды он спросил меня, о чем бы я хотела послушать. Я сказала: «О Пушкине в 1830-е годы». Собрались в подвальчике, обстановка почти домашняя. В небольшой комнате народу умещалось не так много, но лица все замечательные, интеллигентные. Ю.М. сделал очень хороший доклад. Не сильно напрягая голос, говорил о взглядах Пушкина на историю, жизнь и смерть, на искусство – по седьмой главе «Онегина», по «Графу Нулину», «Полтаве», «Моцарту и Сальери». О том, как понимал Пушкин семейную жизнь, любовь; рассуждал о том, что в Пушкине было близко и важно ему самому. Нужно специально отметить, что все годы я чувствовала особую близость Ю.М. к личности Пушкина, всегда знала, еще до появления «Биографии», что для Ю.М. жизнь поэта была неким эталоном мужества, оптимизма и даже, не боюсь этого слова, некоторой дерзости. Не случайно, как я замечала, стихотворные строки Пушкина он повторял в разных своих работах, отнюдь не посвященных поэту. Юра хотел строить свою жизнь, как строил свою Пушкин.

После лекции сотрудницы до полуночи показывали Ю.М. запасники музея: портреты, миниатюры, письменные собрания. Ю.М. восхищался богатством собрания и удивлялся, что музей не прикрыли за вольнолюбие…

19

Но были в Москве и неудачные выступления, к которым Ю.М. относился самокритично. Например, в 1973 году я передала Юре просьбу своего начальника Динерштейна поговорить с сотрудниками нашего отдела книговедения. Имелись в виду общие проблемы изучения книги. Мы все чувствовали, что, как бы ни старался Н.М. Сикорский, будущий директор Ленинки, а тогда «глава» книговедения и завкафедрой в Полиграфическом институте, что-нибудь придумать, нет главной идеи, которая бы объединила усилия книговедов, и нет человека, способного эту идею подсказать. Не думаю, что Динерштейн точно сформулировал задачу перед Ю.М., скорее надеялся на его всеобъемлющий талант и рассчитывал, что тот задачу сам сформулирует.

Мы собрались в Ленинке, в небольшой, казенного и довольно унылого вида комнате. Ю.М. выбрал тему «Книга в системе культуры XVIII века». Как всегда, фактическая часть доклада, примеры были очень интересны, но чего-то главного, какого-то стержня не хватало.

Сидел довольно мрачный Сикорский, совершенно ведомственный барин, наши «ученые» дамы, которым все, кроме собственных домашних дел, было мало интересно. Видимо, и выражение их лиц не могло быть безразлично Ю.М. Ни одного вопроса, показывающего интерес к выступлению, никакого обсуждения после него не последовало. Динерштейн остался не очень доволен. Дамы весело щебетали, какой Лотман замечательный, я же была порядком расстроена. Юра, как он это всегда умел, строго сказал мне: «Забыть – и все». На том и порешили.