Юрий Михайлович Сушко Я убил Степана Бандеру

При составлении наградных представлений ценился не высокий штиль и изысканность эпитетов, а безукоризненная выверенность формулировок. В Комитете безусловным докой по части редактирования подобного рода документов слыл первый заместитель председателя, генерал-полковник Ивашутин. Редактируя представление на Сташинского, Пётр Иванович внёс лишь одну существенную поправку. После слов «…в течение ряда лет активно использовался в мероприятиях по пресечению антисоветской деятельности украинских националистов за границей и выполнил несколько ответственных заданий», немного подумав, поставил запятую и дописал: «… связанных с риском для жизни».

«Особая папка» с документами «не для печати» легла на стол председателя Президиума Верховного Совета маршала Ворошилова. Увидев характерную, чёткую подпись секретаря Президиума М. П. Георгадзе, Климент Ефремович без колебаний поставил чуть выше свой автограф в грамоте Указа. Он знал, что подобная бумага не могла попасть к нему без многочисленных спецпроверок и согласований, а посему подписал документ без колебаний, памятуя золотые слова Михаила Порфирьевича: «Президиум Верховного Совета СССР никогда не ошибается».

Канцеляристы шлёпнули гербовую печать и обозначили дату — «6 ноября 1959 года». Возможно, кто-то при этом завистливо хихикнул: «Дорого яичко к Христову дню…»

Алексей Алексеевич, начальник отдела, за которым числился Сташинский, был заранее предупреждён, что орден герою собирается вручать сам председатель Комитета. Поскольку лишний раз «светить» агента в доме на площади Дзержинского не рекомендовалось, он решил проинструктировать Богдана в гостинице.

Объяснив некоторые нюансы будущей церемонии, Алексеевич перевёл разговор на тему, которая его тревожила гораздо больше, а именно — отношения подчинённого с немецкой гражданкой Инге Поль. Но Сташинский, интуитивно чувствуя свой новый статус орденоносца, по-прежнему твёрдо стоял на своём: «Женюсь».

«Идиот, — думал опытный гэбэшник, — щенок, недоросль: „Не хочу учиться, а хочу жениться”. Мальчишка!.. Хотя какой мальчишка, скоро тридцатник уже стукнет. Но всё равно идиот». Собравшись с духом, он попытался говорить максимально тактично, спокойно и убедительно:

— Пойми, ты совершаешь необдуманный поступок…

— Я уже давно всё обдумал, — возразил Сташинский.

— Не перебивай. Сначала выслушай начальство, а потом уже можешь возражать, — остановил его Алексеевич и, не удержавшись, добавил: — Если сможешь… Я искренне желаю тебе добра. Всё очень сложно. Как бы ты ни хотел скрыть от жены (будущей жены) род своих занятий, у тебя ничего не получится. Обязательно проколешься. Они — жёны — похлеще любой контрразведки. Ты сознательно роешь себе яму. Ты уверен в своей немке? Хорошо. Но будет ли она готова помогать тебе? У нас только так: жена нелегала — его правая рука, в экстренном случае — даже замена. Она способна на это? Сомневаюсь… Откажись от своих дурацких планов… Оглянись вокруг, посмотри, сколько прекрасных девушек даже в нашем Комитете! Мне бы твои годы… Подумай, в конце концов, о перспективах. Ты женишься на нашей девушке, вы вдвоём (а это громадный плюс в любой легенде) выезжаете на работу на Запад. Легализуетесь, работаете. Всё прекрасно — и для дела, и для тела. — Тут Алексеевич даже ухмыльнулся неожиданному для себя каламбуру. — В общем, вернёмся к этому разговору через несколько дней. Будешь готов — дай знать, я приеду к тебе сюда.

Но скрытый смысл этого приказа до Богдана так и не дошёл.

В назначенный день и час вместе со своим непосредственным начальником и тем самым Георгием Аксентьевичем он находился в приёмной председателя Комитета Александра Николаевича Шелепина. Его спутники хранили молчание. Богдан вспоминал то немногое, что слышал о новом «хозяине».

Был первым секретарём ЦК комсомола, немного поработал в ЦК КПСС, чуть меньше года назад назначен председателем КГБ… Вот вроде бы и всё… Впрочем, о своих начальниках, которые сейчас сидели рядом, он знал ещё меньше. Биография Шелепина всё-таки публиковалась в советской прессе…

В этот момент молодой человек, сидевший за столом секретаря, встал, видимо получив какой-то негласный приказ, подошёл к двери кабинета председателя и негромко произнёс:

— Прошу.

Шелепин встречал гостей посреди своего кабинета. Демократично поздоровавшись с каждым за руку, он тут же торжественно произнёс:

— Сегодня я выполняю почётную миссию. По поручению Президиума Верховного Совета СССР позвольте огласить соответствующий Указ…

Александр Николаевич прочёл Указ и, улыбнувшись, вручил грамоту внезапно одеревеневшему Сташинскому. Потом отвёл руку в сторону, и неизвестно откуда вынырнувший порученец тут же вложил ему в ладонь тёмнобордовую сафьяновую коробочку с орденом. Шелепин, немного повозившись с застёжкой, всё же прикрепил орден к пиджаку Богдана. Потом пожал руку, по-отечески (как ему казалось) приобнял и громко сказал:

— Молодец! — И, обернувшись к стоявшим рядом офицерам, подмигнул и повторил: — Молодец! Ведь правда, какой молодец?!

На лицах сияла улыбка.