Юрий Милославский, или Русские в 1612 году

Заря еще не занималась; все спало в Нижнем Новгороде; во всех домах и среди опустелых его улиц царствовала глубокая тишина; и только изредка на боярских дворах ночные сторожа, стуча сонной рукою в чугунные доски, прерывали молчание ночи. В этот час, посвященный всеобщему покою, какой-то человек высокого роста, закутанный с ног до головы в черный охабень, пробирался, как ночный тать, вдоль по улице, стараясь приметным образом держаться как можно ближе к заборам домов. Казалось, малейший шорох пугал его: он останавливался, робко посматривал вокруг себя и, наконец, подойдя к калитке дома боярина Туренина, тихо стукнул кольцом. Подождав несколько времени, он повторил этот знак и, когда услышал, что кто-то подходит к калитке, то, свистнув два раза, отошел прочь. Через минуту вышел на улицу человек небольшого роста с фонарем; высокий незнакомец, сняв почтительно свою шапку, открыл голову, обвязанную полотном, на котором приметны были кровавые пятна. Они поговорили с полчаса между собою; потом человек небольшого роста, в котором нетрудно было узнать хозяина дома, вошел опять на двор, а незнакомец пустился скорыми шагами по улице, ведущей в низ горы.

Темно-голубые небеса становились час от часу прозрачнее и белее; величественная Волга подернулась туманом; восток запылал, и первый луч восходящего солнца, осыпав искрами позлащенные главы соборных храмов, возвестил наступление незабвенного дня, в который раздался и прогремел но всей земле русской первый общий клик: «Умрем за веру православную и святую Русь!»

Солнце взошло, но тишина и молчание царствовали еще повсюду. Вдруг прозвучал на соборной колокольне первый удар колокола, за ним другой, вот третий… все чаще, все сильнее… призывный гул промчался по всей окрестности, и – все ожило в Нижнем Новгороде.

– Ахти, никак пожар! – вскричал Алексей, вскочив с своей постели. Он подбежал к окну, подле которого стоял уже его господин. – Что б это значило? – продолжал он. – К заутрени, что ль?.. Нет! Это не благовест!.. Точно… бьют в набат!.. Ну, вот и народ зашевелился!.. Глядь-ка, боярин!.. все бегут сюда… Эк их высыпало!.. Да этак скоро и на утицу не продерешься!

– Одевайся, Юрий Дмитрич, – сказал Истома-Туренин, войдя в их покои. – Пойдем посмотреть, что там еще этот глупый народ затевает?

В две минуты Милославский и слуга его были уже совсем одеты. Они с трудом могли выйти за ворота дома; вся их улица, ведущая на городскую площадь, кипела народом.

– Тише, детушки, тише! – говорил, запыхавшись, один седой старик, которого двое взрослых внучат вели под руки, – дайте дух перевести!

– Ну, отдохни, дедушка! – сказал один из внучат. – Да только поскорее, а то как опоздаем, так не продеремся к Лобному месту.

– И не услышим, что будет говорить Козьма Минич, – подхватил другой внук. – Ну, что, отдохнул ли, родимый?

– Ух, батюшки!.. Погодите!.. Вовсе уморился!

– Напрасно, дедушка, ты не остался дома.

– Что ты, дитятко, побойся бога! Остаться дома, когда дело идет о том, чтоб живот свой положить за матушку святую Русь!.. Да если бы и вас у меня не было, так я ползком бы приполз на городскую площадь.

– Постой-ка!.. Да вот и батюшка! – сказал первый внук. – Втроем-то мы тебя и на руках донесем.

Сын и двое внучат, подхватя на руки старика, пустились почти бегом по улице.

– Да что ж ты отстаешь, жена? – сказал, приостановясь, небольшого роста, но плотный посадский, оборотясь к толстой горожанке, которая, спотыкаясь и едва дыша от усталости, бежала вслед за ним.

– Задохнулась, Терентий Никитич… Видит бог, задохнулась!

– Вот то-то же! и зачем тебя нелегкая понесла! Сидела бы дома на печи…

– И, батюшка! да разве я не хочу также послушать, о чем вы на площади толковать будете?

– Вестимо о чем: когда идти на супостатов.

– И ты пойдешь, Терентий Никитич?

– А как же? Разве я не такой же православный, как и все?..

– А ребятишки-то наши! На кого их покинешь?.. Ведь мал мала меньше!

– Да, жаль, что маленьки! Правда, старшему двенадцать годков, так он от меня не отстанет.

– Как, батюшка!.. Ты хочешь?..

– А что ж? Не подымет рогатины, так с ножом пойдет: авось хоть одного супостата на тот свет отправит – и то бы слава богу!

Тут новая толпа, хлынув рекою из поперечной улицы, увлекла с собою посадского и жену его.

Как бурное море, шумел и волновался народ на городской площади, бояре и простолюдины, именитые граждане и люди равные – все теснились вокруг Лобного места; на всех лицах изображалось нетерпеливое ожидание. Вдруг народ зашумел более прежнего, раздались громкие восклицания: «Вот Козьма Минич! Глядите, вот он!» – и человек средних лет, весьма просто одетый, но осанистый и видный собою, взошел на Лобное место Оборотясь к соборным храмам, он трижды сотворил крестное знамение, поклонился на все четыре стороны, и по мановению руки его утихло все вокруг Лобного места; мало-помалу молчание стало распространяться по всей площади, шум отдалялся, глухой говор бесчисленного народа становился все тише… тише… и чрез несколько минут лишенный зрения мог бы подумать, что городская площадь совершенно опустела.