Юрий Никулин

Например, к сцене на рыбалке Гайдай попросил композитора фильма Александра Зацепина написать музыку, такую, чтобы в звуках ощущалась широта природы, поэзия моря. Зацепин написал. Неожиданно на худсовете, который принимал «Бриллиантовую руку», Иван Пырьев сказал: «Рыбалка страшно затянута, сократите ее вдвое». Но Гайдай считал, что эта сцена смонтировалась идеально и сокращать ее нельзя. Чтобы выйти из положения, режиссер попросил композитора изменить музыку, которая шла за кадром. Александр Зацепин схватился за голову: эту музыку нельзя ни подправить, ни сыграть быстрее! В ней на каждое движение расставлены свои музыкальные акценты: там замахнулся Андрей Миронов, тут ему грузилом в лоб попало… Пришлось заново писать совершенно другую партитуру, заново расставлять акценты. Широта природы и поэзия моря, так хорошо выраженные в прежней музыкальной теме, ушли. Новую музыку подложили на ту же самую картинку, ничего в ней не меняя, и на повторном худсовете режиссер услышал: «Ну вот, сократили и правильно сделали. Теперь сцена смотрится нормально!» Оказалось, что даже профессионалов, какими были Иван Пырьев и другие члены худсовета, можно обмануть изменением внутренней динамики и темпа музыки. Но и сцена на рыбалке только выиграла: она действительно теперь кажется более быстрой, динамичной, упругой. Кстати, в этой сцене долго не получалось снять эпизод, когда Анатолий Папанов выныривает из воды, подцепив на крючок всю имевшуюся у него рыбу. После очередного неудачного дубля замерзший Папанов, высунувшись из воды, рявкнул в сердцах на ассистента: «Идиот!» Это было снято случайно: камера все еще почему-то работала, когда дубль вроде бы закончился. И Гайдай вставил этот «рабочий материал» в картину.

Впрочем, «случайно» на съемочной площадке у Гайдая камера никогда не работала. Он любил, после того как сцена закончится, не сразу говорить «стоп», и камера не останавливалась. «Если я не говорю "стоп", продолжайте!» — говорил он актерам. «А у нас сцена кончилась», — в недоумении отвечали они. «Раз не сказано "стоп", значит, не кончилась!» — «А мы не знаем, что делать». — «Но вы же в роли! Подумайте, что органично для вашего персонажа. Как бы он поступил?..» Некоторым актерам это не нравилось: «Как это так? Я закончил, значит, и сцена закончена. Почему я должен что-то еще играть?!» Никулин же видел, что в этом гайдаевском приеме было нечто такое, без чего у актеров никогда не появится непредсказуемых и потому смешных реакций. В нормальной ситуации от актеров добиться этого очень трудно, а то и невозможно. Не все бывали готовы к такому повороту, но многие пытались импровизировать. Иногда Гайдай вдруг из-за камеры мог сказать: «Упал, засмеялся, стал серьезным… Стоп!» Юрий Никулин поначалу не мог понять, зачем ему это нужно. И даже однажды спросил: «Леонид Иович, зачем вы это делаете? Из хулиганства?» Тот ответил: «Нет. Иногда актер может сотворить такое, чего и сам не ждет, а я потом могу этот кадр вставить в какую-нибудь другую сцену. Иногда достаточно сделать такую крошечную вставку, и сцена может стать не просто смешной, а уморительной».

* * *

После «Бриллиантовой руки» были и другие замыслы. Среди них — «Двенадцать стульев» по Ильфу и Петрову [78]. Спустя еще два года Леонид Гайдай предложил Юрию Никулину роль управдома Бунши в фильме «Иван Васильевич меняет профессию». Не получилось: цирк не отпустил Юрия Владимировича на съемки, и в итоге Буншу сыграл Юрий Яковлев. Но зато состоялась, наконец, главная роль в фильме у Эльдара Рязанова: в 1971 году Юрий Никулин сыграл следователя прокуратуры Мячикова в комедии «Старики-разбойники». Были также фильмы «Телеграмма» и «Точка, точка, запятая…», в ту пору популярные, но сегодня почти забытые.

Роли в кинокомедиях принесли Юрию Никулину бешеную популярность: его теперь знала вся страна [79]. В цирк зрители уже стали приходить не на Юрия Никулина-клоуна, а на Юрия Никулина-киноартиста. Вот он какой, оказывается, Балбес!

Ой, Семен Семенович Горбунков совсем рядом! Начали одолевать поклонницы. К Никулину подходили и за автографом, и поговорить, и сфотографироваться, и просто так. «Можно я вас потрогаю?» — спросила одна женщина, дожидавшаяся его у дверей цирка. Однажды на гастролях в Ленинграде, когда Никулин с супругой зашли в книжный магазин, их неожиданно окружила толпа: «Ой, Никулин, Никулин!» Татьяна Николаевна попыталась увести мужа на улицу, как вдруг какая-то женщина оттолкнула ее, выкрикнув возмущенно: «Сама попользовалась, дай и нам!..» А бывало и с точностью до наоборот. Так, однажды в здании Киевского вокзала в Москве, в обычной вокзальной неразберихе, жуткой толчее, Юрий Никулин шел, как какой-то океанский лайнер: людское море вокруг него замирало, расступалось, и суета возобновлялась лишь спустя десяток секунд. А он шел во всем этом броуновском движении, как по бульвару, не испытывая никаких затруднений.