Юрий Никулин

Педантичный по характеру, он ровно в десять утра, минута в минуту, созывал у себя начальников цехов, ровно в три часа уезжал домой обедать, ровно за пять минут до начала вечернего представления приходил в цирк [45]. Обычно смотрел программу, стоя в боковом проходе зрительного зала, наблюдая реакцию публики. При своей педантичности и внешней холодности Венецианов по натуре был добрым человеком. Он заботился о людях, понимал их. Когда мы готовили новогоднее представление, Георгий Семенович попросил нас придумать какую-нибудь небольшую роль для одного старого и забытого клоуна.

— Придумайте что-нибудь для него. Пусть выйдет на манеж. Подработает человек немного, но главное — ему будет приятно снова побывать в цирке, на репетициях, на представлениях. Жалко старика».

Никулина и Шуйдина директор Венецианов в ту первую их встречу обстоятельно расспрашивал об имеющихся в их клоунском багаже репризах — «Насос», «Стрельба бантиками», «Веселые рыболовы», «В старом цирке», «Наболевший вопрос»… Говорили о сценических характерах обоих клоунов. Венецианов уже давно следил за ними, знал, что в этом дуэте клоуны работают не так, как все — то есть один не просто подыгрывает другому, не просто как бы «подает» его. Нет, тут оба клоуна, Никулин и Шуйдин, абсолютно равноправны на манеже, а образы, которые они создают, дополняют один другого. Если у Никулина преобладающая черта образа — флегматичность, то Шуйдин, наоборот, энергичен. Никулин всегда появляется на манеже с растерянным видом, будто случайно забрел сюда. А напористый Шуйдин выводит его из оцепенения, его поступки служат толчком к началу действий, к столкновению характеров, к остроте ситуации. Обсуждая с клоунами будущую работу, Венецианов, который хотел, чтобы репертуар артистов расширялся, сказал:

— А вы бы в музей сходили. Там, если покопаться, можно кое-что разыскать или хотя бы какую-нибудь зацепочку найти.

В Ленинградском цирке находился единственный в Советском Союзе, да и во всем мире, Музей циркового искусства. Целый день перебирал там Никулин пачки фотографий, десятки книг, рукописи, афиши, программки. Но, увы, ничего полезного для своей работы не нашел. Обратил внимание только на один рисунок с изображением клоуна, который едет на бутафорской лошадке по манежу. Клоун ходит по манежу в надетом на себя каркасе лошади, а сбоку висят бутафорские ноги, в огромных ботинках, и создается впечатление, будто клоун сидит верхом. А не сделать ли пародию на школу верховой езды? Тем более такой номер намечался в новой программе Ленинградского цирка.

На другое утро Никулин поделился с Венециановым своей мыслью. В пародии он хотел использовать бутафорских лошадок. Он и Шуйдин ходили бы по манежу в надетых на себя каркасах лошадей: по бокам свисают бутафорские ноги в ботинках, и впечатление такое, будто клоун едет верхом. Лошадки бы «пили» из ведра, плевались друг в друга, садились смешно всем задом прямо на барьер и пр.

Идея Георгию Семеновичу понравилась, но он понимал, что за те дни, что оставались до премьеры, им просто не успеть изготовить реквизит. И тут Никулин вспомнил, что на таких бутафорских лошадках он, будучи еще студийцем, и другие артисты цирка в день празднования 800-летия Москвы гарцевали по улицам столицы. Московский цирк принимал тогда участие в праздничном шествии. Вспомнил он и то, что в дальнем углу склада в Московском цирке на ящиках так и лежат, сваленные грудой, несколько каркасов от тех самых лошадок. В тот же день Никулин созвонился с Москвой, и вскоре в Ленинград прислали двух бутафорских лошадок, которых Шуйдин переделал для их репризы. Еще одной, новой!

День 13 062-й. 5 октября 1958 года. Премьера

Время пролетело быстро, и незаметно подошел день премьеры в Ленинградском цирке. У Никулина и Шуйдина начался мандраж. Когда у цирковых родилось это слово — «мандраж», — никому не известно. Означает оно страх, трепет, боязнь, неуверенность в себе, волнение — мандраж, одним словом! Хотя Георгий Семенович Венецианов и уверял, что всё пройдет хорошо и что программу составили с тем расчетом, чтобы репризы ложились между номерами, все же очень сильное волнение охватило Никулина, когда он услышал первый звонок. Из воспоминаний Юрия Никулина: «Что-то защемило внутри, и я подумал: "Ну, зачем мы влезаем в это дело? Так спокойно всё было. Есть свой номер. Он идет десять минут. Его хорошо принимает публика. Работать бы нам, как раньше, и никаких волнений"».

Первый выход Никулина и Шуйдина публика встретила сдержанно. Правда, после того как Шуйдин запустил бумеранг (его он сделал собственноручно), который, описав широкий круг, возвратился к нему в руки, раздался смех и кто-то даже зааплодировал. Лучше всего зрители принимали «Лошадок» и «Насос».

С самого начала совместной работы Шуйдин стал на манеже звать Никулина Юриком.