Читаем Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний» полностью

Леля. Когда он придет сюда, я расскажу ему, как вы, европейский импресарио, издевались над иностранной артисткой. Ведь я просто попала в трудное положение… Это может быть с каждым. Я унижалась там, где я могла бы главенствовать. Он поймет. Он — сама культура, сама человечность, он поймет и возмутится вами, — слышите — он заступится за меня, потому что он лучше вас всех, он лучший человек вашего мира…

Маржерет. Кто? Кто лучший человек нашего мира? Как вам не стыдно. Он ничтожный, жадный, мелкий человек…

Леля. Неправда. Этого не может быть…

Маржерет. Ну да, конечно, вы готовы ему все простить. Люди сделали его богом. Мир помешался на сексуальности. А он, вне всякого сомнения, чемпион сексуальности. Для мужчин — он мужчина, для женщин — женщина. Может быть, он в самом деле бог. Когда я слушаю его пение, я испытываю такое состояние, как будто передо мною медленно раздевается предназначенная для меня женщина… Тогда я начинаю следить за женскими лицами. Честное слово, феноменально. Он поет, а у каждой из них опускаются веки, как у курицы, они стекленеют, они мертвы. Это экстаз. А что он поет? Дурацкие песенки. Но какая-то тайна скрыта у него в эрогенной зоне.

Леля. Я думала, что вы говорите о другом.

Маржерет. Никто другой не может сравняться с ним. Он бог. Когда он поет, женщинам кажется, что они видят, как он извергает семя.

Леля. Я думала, что приедет Чаплин.

Маржерет. Почему Чаплин?

Шум, воодушевление, приближается Улялюм[225].

Улялюм! Великий Улялюм.

Входит Улялюм. Артисты со всех сторон.

Улялюм смотрит на Лелю /так, что она/ готова попятиться.

Улялюм. Кто [это, Маржерет?

Маржерет. Я приготовил ее для тебя.

Улялюм. Кто ты?

Леля молчит].

Я Улялюм.

Леля. Не знаю.

Улялюм. Кто же ты? Негр? Нет, ты не негр. У тебя каштановые волосы и лицо персидской белизны. Кто же ты? Галл. Ты древний галл.

Леля. Я не знаю вас. Почему вы так говорите со мной?

Улялюм. Я Улялюм.

Леля. Не знаю.

Маржерет. Она притворяется, чтобы поразвлечь тебя.

Улялюм. Зачем ты штаны надела?

Леля. Оставьте меня в покое.

Улялюм. Чудесно. Сегодня я видел во сне свое детство. Сад, деревянные перила, я спускался по старой лестнице, скользя рукой по перилам, слегка нагретым солнечными лучами. Ты воплощенная метафора. Сними куртку, умоляю тебя. У тебя руки круглые, как перила.

Леля. Вы странный человек.

Улялюм. Я тогда был мальчик. Зеленые холмы были. Ты пришла из детства, где был город Ним, построенный римлянами. Иди сюда.

Леля. С некоторых пор жизнь мне кажется похожей на сон.

Маржерет. Идите. Вам улыбнулось счастье.

Улялюм. Подойди ко мне.

Леля. Смешно.

Улялюм. Ну, я сам могу подойти. (Подходит.) Я поцелую тебя.

Леля. Я вспомнила. Я знаю. Я слышала вашу песенку… с пластинки. Когда я мечтала о Европе…

Улялюм. Можно поцеловать тебя?

Леля. Можно.

Улялюм целует Лелю. Пауза.

Общее восторженное молчание.

Улялюм. Кто ты? (К Маржерету.) Где ты достал ее, Маржерет?

Маржерет. Она дует прямой кишкой во флейту.

Улялюм. Тьфу. А вдруг она, не помывши флейту, стала дуть в нее губами.

Смех.

Леля. Ну это ж неправда… Ну, господи, Маржерет, ведь вы же сами все выдумали.

Улялюм(не обращая на нее внимания). Маржерет, ты меня хочешь выпустить сейчас?

Маржерет. Да. Ты должен появляться как молния.

Леля. Господин Улялюм.

Улялюм. Ну что тебе?

Леля. Вы обидели меня.

Улялюм. Чем я тебя обидел?

Леля. Вы не знаете меня… вы можете подумать, что так и есть на самом деле… Я пришла в театр по делу, я думала, что это театр… а это камера пыток… Вы хорошо говорили о детстве.

Улялюм. Воспоминания детства разлетаются как одуванчик.

Леля. Вы странный человек, я могла бы вас полюбить.

Улялюм. Нет женщины, которая не полюбила бы меня.

Леля. Я знаю. Конечно…

Пауза. Улялюм молчит.

Я так мечтала о Европе. Мне бы не хотелось, чтоб у вас создалось плохое впечатление обо мне… У себя на родине я считалась красивой… Ведь вы сами обратили внимание на меня.

Улялюм. Приди завтра.

Леля. Вы не так понимаете меня. Я схожу с ума.

Пауза. Где-то аплодисменты. Окончился номер.

Подбегают к Маржерету люди.

Маржерет. Сейчас… Сейчас тебе, Улялюм. Ты готов?

Улялюм. Идем.

Уходят.

Леля одна. Шум в зале, аплодисменты, крики, шепот.

Стихает. Аккомпанемент. Улялюм начинает петь.

Леля пьет молоко, крошит хлеб, плачет.

Занавес.

/У Татарова/

Татаров. Это правда, что в России снимают колокола?

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги