Юрий Тынянов

** "Вестник Европы", 1829, март и апрель, стр. 301. (II. Наде ж д и н. "Полтава". Поэма Александра Пушкина.)

означено оно у древних Греков творение из ничего, то певец Нулина есть par exellence Поэт"1.

"Меня и так уже тошнило с этих Евгениев, которых по справедливости надлежало бы назвать Какогениями или выродками доброго вкуса"2.

И Пушкин стал нам скучен,

И Пушкин надоел,

И стих его незвучен,

И гений охладел.

Бориса Годунова

Он выпустил в народ:

Убогая обнова,

Увы! на Новый Год3.

Через три года после убийства приходит критик и заявляет, что Пушкин "уронил ее (русскую поэзию. - А. Б.) по крайней мере десятилетия на четыре"4.

Тут ясно и недвусмысленно все.

Несколько более странное впечатление производит походя брошенная (в примечании) фраза Белинского: "Я не включаю в это число (поэтов-повествователей в самом высоком значении. - А. В.) Пушкина, который уже свершил круг своей художнической деятельности"5. Это сказано за полтора года до убийства.

1 "Вестник Европы", 1829, март и апрель, стр. 217. (Н. Н а д е ж д и н. Две новости в стихах: "Бал" и "Граф Нулин"),

2 "Вестник Европы", 1828, ноябрь, стр. 81. (Н. Н а д е ж д и н. Литературные опасения за будущий год.)

3 "Северный Меркурий", 1831, № 1-2, январь, стр. 8.

4 "Маяк", 1840, ч. IV, стр. 188.

5 В. Г. Б е л и н с к и й. Собрание сочинений в трех томах, т. I. Л., Государственное издательство художественной литературы, 1948, стр. 125.

Если бы не комментарий М. Я. Полякова, с точностью и стилистическим блеском устанавливающий истинную меру вещей, мы никогда не выбрались бы из бесчисленных противоречий. Но после М. Я. Полякова наше представление об истине снова возвращается на твердую школьную стезю. А ведь сказано всего несколько слов: "Отрицательное отношение к Пушкину было ошибочным у Белинского" (цит. изд., стр. 757). "Ah! grand'maman, вот чудеса! вот ново!" (А. С. Грибоедов. Горе от ума. Комедия в четырех действиях в стихах. Действие III, явление 18. В кн.: А. С. Грибоедов. Сочинения. М., Государственное издательство художественной литературы, 1956, стр. 98).

Тынянов проверяет Пушкиным русскую литературу. Так как лучшее, что сделано в русской литературе, принадлежит Пушкину, то естественно, что ошибался не Пушкин, а те, кто делал хуже. Поэтому литературный процесс в смысле "правильности" оценивается с пушкинской позиции.

Постоянное ощущение правоты Пушкина вызвано не почтительностью, а пониманием путей развития русской литературы, определенных им.

Почему же тогда "молчаливая борьба почти всей русской литературы XIX века с Пушкиным"?

Борьба русской литературы XIX века с Пушкиным была связана с попыткой современников защитить завоеванные в 10-е годы позиции и намерением потомков сместить его и установить свою систему. Борьба была осложнена внутренними противоречиями. Так, например, архаисты шли не сомкнутым строем, а двумя враждебными друг другу колоннами: старшие и младшие архаисты.

В более позднюю пору враждовали эпоха с эпохой, и внутри эпохи-преемницы дифференциация сил оказывалась еще более сложной.

Борьба сначала Некрасова, а затем Маяковского с Пушкиным была связана с преодолением пушкинской системы и установлением своей. В истории русской литературы равных по значению побед за полтора века не было. Эти победы можно сравнить лишь с победами Ломоносова и самого Пушкина.

Несколько иной характер имеет отношение к Пушкину символистов. Символисты не столько ниспровергали Пушкина, сколько искали в нем такие черты, которые были близки им. Отбор символистов привел к резкому смещению внутри пушкинского материала: выделенными оказались те особенности, которые у Пушкина были не всегда первостепенными, а иногда случайными, но которые для самих символистов имели основополагающее значение.

Тынянов настойчиво подчеркивает "многократное и противоречивое осмысление его творчества со стороны современников и позднейших литературных поколений"*. Это соображение очень важно и для методологии Тынянова, и для изучения русской литературы, и для того, чтобы понять, как бесплодны попытки пресечь, запретить, обуздать поиск художника. История русской литературы, сам факт ее существования в эпохи разгула литературной опричнины и резкого повышения духовной чистоты с настойчивой убедительностью говорят, что поиск художника, который стараются или задушить, или скомпрометировать, неостановим и неминуем, и его не может прервать даже авторитет истинного писателя предшествующей литературной эпохи,, а не какой-нибудь бывший писатель, награжденный авторитетом и ставший пугалом, вандеец, казак, драбант, городовой русской литературы. (При этом надо сказать, что истинный художник-предшественник, именем которого пытаются остановить историю литературы, никогда не мешает, по крайней мере не художественными методами, художественному развитию, смысл которого именно в том, чтобы в новых историко-литературных обстоятельствах преодолеть его, художника-предшественника.)

* Ю. Т ы н я н о в. Архаисты и новаторы, стр. 228.