Юрий Звенигородский

— Не могу изъяснить, — развел руками тот. — Скажу только, что Мина Гробов водил меня к новгородскому знахарю именем Галактион Хариега. Тот колол стеклянной иглой, вливал в кровь мутную жидкость, которую сам составил и назвал сывороткой. Я ни в чем не перечил. Не ведаю, снадобье ли помогло, или Божья воля.

Из-за стола встали поздно. Князь, скорее в угоду княгине, нежели по личному убеждению, позволил Глебу остаться в ближнем окружении, служить, как прежде. Борис Галицкий поручился за каждый шаг подопечного, обещал за ним постоянный пригляд.

Княжеская семья, помолившись в Крестовой, удалилась почивать.

Анастасия, вздрагивая то ли от пережитого, то ль от услышанного, прильнула к могучему телу мужа, будто от него все еще исходила сила. Он же ощущал: силы нет!

— Отчего ты, свет мой, так охнул при имени какого-то новгородского волхва? — недоуменно спросила супруга. — Ведь в Новгороде что ни человек, то волхв.

Юрий Дмитрич не хотел пересказывать колдовское предвидение, лишь намекнул:

— Я мог бы переиначить: в Пермской земле что ни женщина, то Золотая баба.

Анастасия притихла в его объятиях, оба незаметно заснули…

Утром отдохнувшую супружескую чету разбудило солнце. Оно будило все первые дни во возвращении в Галич. А дни пролетали, как часы, в известиях, трудоемких делах и снова в известиях.

Большое и нужное предприятие немедля затеял опытный Елисей Лисица. Вызванный на беседу, он сообщил об отъезде из Москвы младшего брата Константина. Воистину тот был прав, когда предрекал Юрию о себе, что временщик-литвин Наримантов назовет его за мирный уход с берегов Суры «пособником» старшему брату. Не стерпел Константин злого слова, тем более что великая княгиня Софья с государем-сыном смолчали: ни звука в его защиту! Обиженный отбыл в Углич, удел, пожалованный ему юным Василием.

Елисей уединился с князем в его деловом покое, скреб длинными ногтями седую бороду, морщил переносье, видимо, собирался еще высказаться о чем-то.

— Вот я сижу теперь и рассуждаю, — откровенничал князь, — на что отважутся Витовтова дочь и сплотившиеся вокруг нее бояре относительно моей непримиримой особы. Ты в их среде терся до последнего. Как мыслишь, станут ратиться или каверзы измышлять, или вовсе махнут рукой?

Лисица задумчиво покряхтел. Речь повел не спеша:

— Что тебе сказать, господине? Я хоть и терся, да ведь чаще бывает так: трешься снаружи, а не вотрёшься внутрь. Самые главные разговоры идут тайно. Из противоречивых, туманных слухов явствует одно: на тебя, княже, в Москве не махнут рукой. Однако и на военные действия у Софьи с литовским выходцем Патрикеичем духу недостанет.

— А что, Наримантов имеет большую силу в стенах златоверхого терема? — спросил о литвине Юрий Дмитрич.

Елисей подтвердил:

— Настолько большую, что за старика выдали сестру юного Василия, великую княжну Марью. — Лик князя вытянулся. Лисица поспешил успокоить: — Сила в верхах и в визах — вещи разные. Патрикеич боится быть во главе великокняжеской рати. На твоих же братьев надежда, сам знаешь, какая. Стало быть, светлым головам еще думать и думать. А нам эти думы звать!

Юрий Дмитрич поправил:

— Не знать, а только гадать. Угадывать!

Старик возразил:

— Без знатоков прогадаешь. Хотя и знание и гадание почти одних денег стоят. — На недоуменный господский взгляд он напрямую задал вопрос: — У тебя, княже, деньги есть?

— Что ты хочешь? — не понял Юрий Дмитрич.

Лисица начал деловой разговор:

— На Ивана Дмитрича Всеволожа, известного тебе знатока всех событий, трудятся, не жалея живота, несколько десятков верных людей. Есть они и в Литве, и в Орде, и в Новгороде со Псковом, и в Твери, и в Рязани, короче, везде, где нужно. Их следует содержать конными, на свой лад с оружием и всегда располагающими тугой калитой. Все эти люди способны на разные дела, главнейшее же — быстрые вести о самом важном. Я был одним из них и знаю многих. Если бы ты расщедрился, могу поручиться: глаза, уши, а, коли надо, недрогнувшая рука будут у тебя всюду, где повелишь.

Юрий Дмитрич невольно вспомнил всеведущего, вездесущего Галицкого. Одиночка, увлечения ради не жалеющий собственной невеликой мошны! Теперь перед князем сидел охотник, держащий на сворке целую стаю гончих.

— Сколько потребно? — спросил Юрий.

— Полушестьминадцаты тысячи рублев, — не задумываясь назвал Лисица сумму, — деньгами в отчет, серебром в отвес.

— Добро, — также без раздумий молвил князь. И отпустил воспрянувшего к большим делам споспешника.

После задумался: полу… шестьми… надцаты — это сколько же тысяч? Ага: тринадцать! Как будто по средствам.

Не минуло и месяца, а вести потекли сперва ручейком, затем весенним потоком, наконец, разливанной рекой. В Твери от язвы один за другим скончались великий князь Иван Михайлович и его сын Александр Иванович. Внук Юрий Александрович княжил месяц и тоже умер. Теперь на тверском престоле брат его Борис. Он тотчас же взял под стражу дядю своего Василия Михайловича Кашинского.