Юрий Звенигородский

— Великий победитель недооценил противника! Не ждал, что знать ордынская поддержит побежденного. Темир-Кутлуг и Эдигей против него и пальцем не пошевельнули.

— Стало быть, нам снова бить лбом землю перед разорителем Москвы? — расстроился Федор Иваныч Вельяминов.

Входящий в силу дипломат хитро прищурился:

— Наш государь теперь сыграет на боязни Тохтамыша перед новым Тимуровым нашествием. Ордынскому владыке нужен мощный князь московский, усиленный за счет других. Один большой и сильный в войне полезней многих маленьких и слабых.

— Не отойти ли нам ко сну? — предложил Юрий, встав из-за стола.

Его устроили в опочивальне старосты на трех перинах. Утонул в истоме, не видел снов.

Назавтра дождь стал белым, путь — донельзя скользким. Сонмы встречных игл впивались в лица и тут же таяли. Борис ворчал:

— Зима через осеннее плечо заигрывает с нами.

Юрий настроился на деловые думы:

— Отчего брат-государь не снарядил кареты для невесты, не наполнил ее ценными дарами?

— Не сокрушайся, господин, — сказал осведомленный Галицкий. — Из Новгорода дядя твой Владимир Храбрый все, что надо, привезет. Он в этом знает толк. Когда-то сам вот здесь же, у границы, встречал свою Ольгердовну.

Юрию хорошо было известно, как дядя по смерти татуньки внезапно рассорился с Василием, уехал к себе в Серпухов, оттуда скрылся в Новгород, где его приняли любезно, как всех опальников московских. Теперь Храбрый замирился с юным государем. И новгородцы за ним следом выслали мирную грамоту, где все по старине… Что ж, Юрий был рад этому. Однако же думал об ином: что ожидает иноземную избранницу в неведомой стране, которую она должна назвать своей? Дары, которых не коснулись жениховы руки, карета, не осмотренная женихом, слова из чужих уст вместо любовного послания. Таков, наверное, обычай при государевых вынужденных браках.

— Вскинь голову, мой господин! — окликнул дядька Борис. — Перед тобой Псков!

Прибывших встретили погнившие соломенные крыши за глухими тынами. Они, как овцы, окружали каменную колокольню.

— Это Псков?

Юрий с детства много слышал о прославленном городе-крепости!

— Это урочище во Пскове — Ввоз, — пояснил, подъехав ближе, Михаил Андреич Челядня. — Вон, храм Николы. Взгляни далее, княже: две новые церкви в Завеличье, — тоже часть Пскова.

— Хочу, — потребовал князь, — увидеть крепость!

— Выше подыми голову, мой господин, — сказал дядька Борис. — Привстань на стременах. Вон, вон она, твердыня каменная!

— Довмонтова стена, далее — Приступная, — называл Челядня.

— Знатные башни! — залюбовался Юрий.

— Три из них заново отстроены, — сообщил боярин. — Та, на Васильевой горке, и эта, угловая, у реки Великой, и на Лужище, дальняя.

— А тут, по-над речушкой, главные врата? — осматривался князь.

— Въезжаем в кремль через Взвозную башню, — назвал громадину боярин. — Здесь река Пскова входит в город.

Далее стало не до смотрин с пояснениями. Воевода с главными псковичами и духовенством вышел навстречу московским гостям. Он знал об их цели. Известил, что корабль с литовской княжной, ее свитой и великокняжескими послами уже отправлен из Мариина городка[33], прошел морем, нынче ввечеру ожидается под стенами Пскова.

Юрий знал: Витовт, вытесненный Ягайлой из Литвы, прибег к силе Тевтонских рыцарей, нашел у них приют со всем своим семейством. Оттого и дочка его не из Вильны едет на Москву, а из Мариенбурга.

Не успели в воеводской избе сесть за стол, как явился новый конный поезд, на сей раз из Новгород. Его возглавлял Владимир Андреич Серпуховской. Крепко, от души обнялись дядя с племянником.

— Здоров ли прибыл? — спросил Храбрый.

— Благодарствую. Ты здоров ли? — ежился в дядиных тисках Юрий.

За разговорами не замечались часы. Снегом на голову — конный вестник с пристани:

— Идут немцы! Идут!

— Какие немцы? — заспешил воевода.

Все бросились за стены. Юрий сразу же узрел большие паруса, что хлопали под ветром, словно крылья райской птицы Гамаюн. Вот ближе, ближе… и обвисли. Работный люд подтягивает судно за канат к причалу, ставятся сходни. Юрий среди прибывших узнал послов московских, загодя отправленных в неметчину — Селивана, сына Боброка, Александра Борисовича Поле, а также Александра Белевута, потомка Редеди, князя Касожского, зарезанного триста лет назад в единоборстве Мстиславом Тьмутараканским.

Красавец Селиван, недавно ставший боярином, сводил с борта под руку низенькую женскую особу под белой паволокой. Встречающие подошли к сходням вплотную. Александр Поле помогал сойти ойкающей литвинке, должно быть, приближенной Софьиной, хотя и молодой, но чересчур дородной. Приговаривал:

— Смелей, Марта! Ставь ногу смелей!

Та не слушала неведомых речей седого русского боярина, перебивая, восклицала:

— О-о-о… ой! А-а-а… ах!

За ними бесполезно спускался задом Белевут. Он зря тянул перед собою руки, подопечная не принимала помощи. Протестовала на отличном русском языке:

— Не надо, Александр Андреич. Ступай вниз. Сама спущусь.