Юрист

– Пиши. Я повторю: это великолепная фирма, одна из лучших.

Отец каллиграфическим почерком вывел на листе бумаги строку и твердо произнес:

– Ты возненавидишь эту фирму, ее юристов и дела, которые она ведет. Скорее всего ты будешь испытывать ненависть даже к ее секретаршам. Тебе опостылеет рутина, ты превратишься в поденщика, готового оплевать своих работодателей. Слушаю.

– Я не согласен.

– Отлично. – Перо авторучки вновь побежало по бумаге. Закурив очередную сигарету, Джон выпустил вверх огромный клуб дыма и отложил ручку. – Мне казалось, ты захочешь испытать себя и при этом помочь людям. Разве всего несколько недель назад ты говорил что-то другое?

– Но я передумал.

– Что ж, передумай опять. Еще не поздно.

– Нет.

– Почему? Что тебе мешает?

– Я просто не желаю торчать три года на пашне в Виргинии, пытаясь освоить испанский только для того, чтобы вникать потом в жалобы незаконных иммигрантов.

– Извини, но я думаю, это прекрасное начало для юриста. Не верю. Придумай что-нибудь другое.

Джон Макэвой стремительно крутнулся в кресле и встал. Такое Кайл видел уже не раз. В приступах раздражения отец предпочитал мерить шагами кабинет и яростно размахивать руками. Так он вел себя в зале суда. Подобного всплеска эмоций следовало ожидать.

– Помимо всего прочего, мне не мешало бы заработать.

– На что? На покупку новых игрушек? У тебя не будет времени тешиться ими.

– Я думал накопить…

– Да ну? Жизнь на Манхэттене так дешева, что ты быстро сколотишь состояние. – Джон расхаживал вдоль стены, от пола до потолка увешанной дипломами, сертификатами и памятными фотографиями. – Не верю и не собираюсь этому верить. – Щеки отца порозовели: сказывался шотландский темперамент.

Спокойнее, сказал себе Кайл, спокойнее. Неосторожно вырвавшееся резкое слово только обострит ситуацию. Бывали столкновения и пожестче. Не сегодня-завтра отец успокоится, выпустит пар, и можно будет возвращаться в Нью-Йорк.

– Значит, дело только в деньгах, так, Кайл? Я воспитывал тебя иначе.

– Я приехал не для того, чтобы выслушивать оскорбления, отец. Решение принято, и я прошу уважать его. Другой на твоем месте порадовался бы за сына.

Остановившись возле окна, Джон Маковой затушил в пепельнице сигарету и долго-долго смотрел на своего отпрыска, уже вполне взрослого, привлекательного двадцатипятилетнего мужчину с недюжинными способностями. Отцовский инстинкт подсказал: стоит чуть-чуть сдать назад. Решение принято, какой смысл бросаться словами? Еще немного, и он брякнет что-нибудь лишнее.

– Хорошо, малыш. Пусть будет по-твоему. Тебе виднее, как поступить. Но не забывай: я все-таки отец и имею полное право судить о твоих шагах – тех, что ты уже сделал, и тех, что пока только собираешься совершить. Для этого я и живу на белом свете. И если ты опять сваляешь дурака, помни: я первым сообщу тебе об этом.

– Я не сваляю дурака, папа.

– Не зарекайся.

– Пойдем поужинаем, а? Хочу есть.

– Мне потребуется глоток виски.

Они сели в машину и отправились в итальянский ресторанчик «У Виктора», куда, как помнил Кайл, отец заходил каждую пятницу вечером. Проглотив порцию виски, Макэвой-старший попросил еще мартини. Кайл довольствовался содовой с каплей лимонного сока. Оба заказали спагетти с мясными шариками, а после второго мартини сердце Джона начало оттаивать. Все-таки приятно сознавать, что твоего сына ждут не дождутся в самой крупной и влиятельной юридической фирме страны. Однако внезапная перемена планов никак не укладывалась в его голове.

«Если бы ты только знал, – мысленно повторял Кайл. – Если бы ты знал…»

Сказать отцу правду он не мог.

Глава 9

Когда мать не ответила на его телефонный звонок, Кайл испытал нечто похожее на облегчение. Было воскресенье, почти одиннадцать часов утра. Он оставил на автоответчике краткую весточку, что-то вроде: «Привет, в городе пробуду недолго, хорошо бы встретиться». Мать либо спала, либо находилась под действием лекарств, или же, если настроение ей позволяло, творила в студии, создавая очередной шедевр, которому заведомо было не суждено предстать перед глазами восхищенных ценителей. Визиты к Пэтти всегда доставляли Кайлу боль. Мать очень редко покидала мастерскую, так что предложения пообедать или поужинать где-то в городе обычно отвергались. Когда вновь назначенный врачами чудодейственный препарат начинал оказывать на ее организм свое благотворное влияние, Пэтти говорила без умолку, вынуждая сына возносить хвалу стоявшему на мольберте последнему ее творению. Если же лекарства не давали желаемого эффекта, Пэтти часами неподвижно лежала на кушетке с закрытыми глазами – полуодетая, растрепанная, печальная и жалкая. Спрашивать сына о его жизни – учебе, спорте, подружках, планах на будущее – Пэтти не любила. Она была полностью погружена в свой собственный мир, маленький и скорбный. Сестры Кайла старались держаться подальше от Йорка.